Онзаботливоподоткнул
одеяло со стороны стены, взбил подушку, откинул простыню.
- Ну вот, теперь можно и баиньки!
Она продолжала молчать,недвигаясьсместа,итолькорастерянно
проводила пальцами по платью, не решаясь расстегнутьего.Онзадвинулее
ширмой. Подумать только! Какаястыдливость!Самонуправилсямгновенно:
расстелил простынинадиване,одеждуразвесилнамольбертеиулегся,
растянувшись на спине. Но спохватившись, что она, вероятно,ещенеуспела
раздеться, он не погасил свечу. Он даженеслышал,чтобыонадвигалась,
наверное, все такженеподвижностоитужелезнойкровати.Наконецон
разобрал шелест одежды, медленные, приглушенные движения, как будтоонане
решалась раздеться, боязливо прислушиваясь ипоглядываянаогонексвечи,
который все еще не гасили. Прошло несколько минут,показавшихсяемуочень
долгими; скрипнула кровать, и воцарилась тишина.
- Ну как, мадмуазель? - спросил Клод более мягко.
Снедаемая волнением, она ответила еле слышно:
- Спасибо, сударь, мне хорошо.
- Тогда покойной ночи.
- Покойной ночи.
Он задул свечу, наступила глубокая тишина. Несмотрянаусталость,он
открыл глаза и, чувствуя, что ему не уснуть, устремил взгляд наокно.Небо
очистилось,звездысверкаливзнойнойиюльскойночи,и,несмотряна
отшумевшую грозу, стояла такая жара, что Клод весьгорел,выпроставголые
руки поверх простыни. Мысли его были полны этойдевушкой,внемборолись
противоречивые чувства:презрение,котороеонсудовольствиемвыказал,
боязнь осложнить свою жизнь, если он сдастся, страх показаться смешным, если
он не воспользуется представившимся случаем; новерхвзялопрезрение,он
чувствовал себя сильным и, вообразив, чтоегоспокойствиюугрожаетцелая
сеть хитросплетений, гордился, что превозмог соблазн. Онметалсянасвоем
диване, задыхался и галлюцинировал в полусне - ему чудилась в мерцании звезд
женская нагота, обнаженная живая плоть женщины, которую он втайне обожал.
Потом его мысли окончательноспутались.Чтоонаделает?Сперваон
думал, что она спит, потому чтонеразличалдажееедыхания;потомон
услышал, что так же, как и он, она ворочается, только осторожно, еле слышно.
Очень неопытный в обращении с женщинами, он старалсяобдуматьрассказанную
ею историю, подробности которой сейчас казались ему более правдоподобными; к
чему, однако, ломать голову? Соврала она или сказала правду,какоеемудо
этого дело! Завтра он ее выставит за дверь:здравствуйте,досвидания,и
никогда больше они не встретятся. Ему удалось заснутьтольконарассвете,
когдазвездыуженачалибледнеть.Онаже,несмотрянаусталостьот
путешествия и всего пережитого, продолжала ворочаться за ширмой, задыхаясь в
духоте, под раскаленной крышей оцинкованного железа; теперь она уженетак
стеснялась, но ее нервы, растревоженные присутствием мужчины,которыйспал
там, возле нее, возбуждало неосознанное желание девственницы.