Теренс стоял у окна своего кабинета, смотря сквозь чуть развернутые жалюзи на пробуждающийся Вашингтон. Это был город возможностей, город страсти, город большой политики и город больших преступлений. Здесь не было мелочей, здесь каждая деталь была крупной ставкой в большой игре.
В общих чертах, сэр. Кивнул Оливер.
Он протянул свою руку к жене, сидящей рядом с ним, на кресле у стола Теренса и чуть сжал ее ладонь.
Я мог бы приказать вам, начальник повернулся, но избежал взгляда подчиненных, но не хочу. Если вы откажетесь, то я пойму и обращусь в комиссию по назначению агентов. Они подберут другую пару.
Сэр? Барбара чуть привстала с кресла, будто в порыве успокоить шефа, но тут же села.
Мистер Теренс хочет сказать нам, Барбара, что нас приглашают на небольшую прогулку во Флориду.
Во Флориду? Чуть ли не выкрикнула Барбара.
Во Флориду, агент. Кивнул Теренс и сел, наконец, на свое место. Поймите, в Бюро не так много женатых агентов, которые способны заняться этим делом. По сути, выединственные кто подошел на эту роль.
Нам придется работать под прикрытием женатой пары? Уточнила женщина.
Теренс едва заметно кивнул.
Я передам вам подробности дела и хочу услышать ответ завтра утром. Мужчина отдал Оливеру папку и натянуто улыбнулся, будто извиняясь.
Сэр, я думаю, что наш ответ очевиден. Попытался сразу же пояснить Уинстер.
Не говорите «Гоп!», пока не перепрыгните, агент. Вам лучше прочитать то, что я вам отдал. Теренс махнул рукой, дав понять, что больше не хочет их видеть и повернулся на своем кресле обратно к окну.
Он нутром чувствовал, что с этим делом не все обойдется легко, но и выбора практически не имел.
***
Преступник вытащил обессилевшего мужчину на поверхность, в сарай, окна которого были забиты широкими досками, и бросил на грязный пропитанный потом и кровью матрас. Вслед за ним последовала его жена. Пленники почти не сопротивлялись, изредка дергая руками и ногами, что не могло помешать похитителю. Справившись с женщиной и, бросив ее рядом с мужем, он взял того за ноги и оттащил подальше.
Напротив стены, где лежал матрас, стояла больничная каталка, застеленная серой простыней с застаревшими пятнами крови.
Он закинул руки мужчины за голову и перевязал их такой же бечевкой, которая удерживала дверцы подвалов. Потом подошел к девушке и приподнял ее, заставляя присесть. Та безмолвно поддавалась его власти, только тихие слезы катились по ее щекам, оставляя грязные разводы на лице. Преступник уложил ее на мужа и привязал ее руки к его рукам той же веревкой. Потом тоже самое проделал с их ногами.
И не вздумай вертеться. Ты знаешь, что всем будет еще хуже. Пробормотал мужчина.
Мужчина спокойно лежал на матрасе, не реагируя на манипуляции над собой и его супругой, с закрытыми глазами, но услышав знакомый всхлип, напрягся всем телом и выгнулся.
Я же дал вам возможность спастись. Буркнул он напоследок.
Он ухватился за длинный конец веревки, привязанной к ногам жертв, и потащил их по полу. Тихие стоны и протяжные подвывания ничуть его не отвлекали. Он вытащил их во двор и когда они, почувствовав, впервые за долгое время, свежий воздух, вздохнули полной грудью, прижавшись друг к другу плотнее.
Обмякшие тела, потерявшие любую способность к сопротивлению, так или иначе представляли для него тяжелую ношу. Они совершенно не контролировали свое тело и ему стоило большого труда выволочь их на тропинку, ведущую в лес. Он остановился, чтобы перевести дыхание, достал из кармана тряпку и протер взмокший лоб, а потом бросил ее на землю. Он перекинул веревку через плечо и, прогнувшись вперед, поволок связанных за собой в уже давно известное место.
***
Питер, ей всего лишь год. Она еще и ходит-то с трудом. Маленькая улыбка Кетрин осветила ее лицо, обрамленное распущенными кудрявыми волосами. Я никогда не понимал, почему женщины не могут остановиться на чем-нибудь одном: одном платье, одних туфлях, одних духах или одном цвете волос. За все время, что мы были знакомы, я помнил Кетрин жгучей брюнеткой, какой она была в Академии; огненно-рыжую, какой она была на школьных фотографиях; но теперь шоколадное пламя ее волос притягивало меня как огонь лампадки мотылька. Мне до безумия хотелось бы согреться в этом огне.
Я поставил перед Кетрин огромную коробку с игрушечной детской кухонной плитой.
Она быстро растет и ей нужно учиться. Упорствовал я, чуть пододвигая подарок ногой, ближе к Кет, будто уговаривал ее принять этот подарок на день рождения нашей дочери.
Дьявол, нашей дочери! Эти слова с трудом умещались у меня в голове, хотя я уже почти два месяца знал о ее существовании. Я до сих пор помню тот день, когда она сообщила мне: это было сразу после ее избиения Майклом и она, видимо, решила, что жизнь дала ей еще один шанс, чтобы исправить что-то. Она сказала мне, что была зла на меня, но, в конце концов, поняла, что я имею права знать. Черт, я даже некоторое время злился на нее, когда через пару недель узнал, что даже Оливер узнал о Рейч раньше меня.
Я так психовал тогда, крича на Нолла, за то, что он не сказал мне; на Кетрин, что молчала так долго и готов был кричать даже на самого себя, что сам себя лишил такого счастья как Рейч. Мой маленький ангел, моя дочь, моя дочь от Кетрин. У нее глаза матери, но мои губы и нос. Ее кругленькое личико такое же милое, а смех так же заразителен, как и у Кет. О, Господи, каким я должен был быть идиотом, что чуть не упустил такое счастье.
Я хочу, чтобы она была таким же искусным кулинаром, как ее мать. О, да, я знал, как растопить сердце моей королевы. Кетрин впадала в исступление, когда хвалили ее таланты, даже такие сексистские как кулинария. Иногда, мне приходила в голову безумная мысль о том, что она наслаждалась готовкой, хотя и тщательно скрывала это.
Кетрин приняла коробку, распаковав подарок и на ее лице, изобразилась искренняя улыбка пятилетнего ребенка. Если у Рейчел будет такая же улыбка, то я не завидую всем мужчинам, которые будут находиться с ней рядом. Эта улыбка способна воскресить мертвого, но она же и сведет вас в могилу.
Ладно, папочка, пошли, именинница уже ждет тебя. Подавляя смешки, провела меня Кетрин в детскую.
Рейчел играла с мягкими плюшевыми зайцами разного размера, но увидев меня, тут же протянула ручки мне навстречу. На самом деле, я был удивлен тому, как быстро она привыкла она ко мне. Я не знаю, был ли это зов крови или коммуникабельный характер, полученный от родителей, но, так или иначе, я был счастлив, лишь увидеть ее загоревшиеся глазки, устремленные прямо на меня.
Привет, сладкая. Я подкинул ее в воздухе, поймав ее звонкий смех, и прижал к себе, когда она приземлилась мне на руки. Ты скучала по мне?
Она пролепетала что-то и я надеюсь, что это был утвердительный ответ.
Кетрин стояла в дверях, оперевшись на косяк и наблюдала за нами с улыбкой на лице. Я часто ловил ее за этим занятием, когда я возился с Рейч и знал, что таким образом она получала заверение, что я люблю дочь. Я знал, что ей нужно было это доказательство, и она получала его сполна.
Питер, я пойду, расставлю закуски, а ты пока присмотри за малышкой. Предупредила она. Рейч, смотри как бы он не творил чего. С улыбкой обратилась она уже к дочери.
Я резко рассмеялся и сел на пол.
Она присмотрит за мной. Проговорил я.
Я не знаю, сколько времени прошло, заигравшись с Рейч, я осознал его течение, лишь почувствовал колющую боль в ногах от долгого сидения в индийской позе.
Так, ладно, детка, твоя мама наверняка уже все приготовила и нам нужно ей помочь, чтобы твой праздник прошел на отлично, я нашептывал, подняв дочь на руки, хотя, как по мне, так само ее присутствие уже раскрашивает любой праздник.
Я вышел из спальни Рейч и оторопел. Кетрин солгала мне, сказав, что ей нужно лишь поставить закуски на стол, а сама уже переоделась и уложила волосы.
Она идеально соответствовала образу «молодой прожигательницы жизни с восточного побережья». Тонкое белое платье без рукавов отлично оттеняло ее бронзовый загар, приталенный силуэт подчеркивал изящную фигуру, а длина до колен открывала стройные красивые ноги. И так длинные ноги женщины были еще сильнее подчеркнуты высокой танкеткой кожаных босоножек, благодаря которым можно было увидеть кроваво-красный педикюр, идентичный лаку на ногтях рук. Она приподняла волосы, заколов их на затылке, но оставив несколько вьющихся прядей, спадавших по контурам круглого лица.