***
Бориса Лихачева втолкнули в кабинет гауптштурмфюрера СС Вагнера. Лицо его было все в запекшейся крови и напоминало скорей какую-то страшную и непонятную маску сказочного чудовища. Он с трудом держался на ногах, и поэтому его приходилось поддерживать двум эсесовцам, чтобы он не рухнул на пол.
Офицер встал из-за стола и подошел к военнопленному. Он пальцем поднял подбородок бойца и заглянул ему в глаза.
Кто ты? спросил он у Лихачева, хотя уже знал, что этот красноармеец вчера добровольно сдался в плен.
Красноармеец Борис Лихачев, с трудом произнес военнопленный. Я добровольно сдался в плен, господин офицер. Я не хочу воевать за Советскую власть.
Немец усмехнулся. В свете керосиновой лампы сверкнули две молнии в его правой петлице.
Что тебе сделала эта власть, что ты ее ненавидишь?
Они лишили нас всего, что было в нашей семье.
Гауптштурмфюрер улыбнулся. Он хорошо знал, что десятки тысяч военнопленных сдались по тем же причинам, не желая защищать власть Сталина.
Что перевозили ваши грузовики? Ты же был в охране этого груза?
Не знаю, господин офицер. Груз был в деревянных ящиках из-под снарядов. Мы погрузили ящики за полчаса до начала движения. Могу сказать лишь одноящики были очень тяжелыми, словно в них были какие-то камни.
Где получали груз? спросил его Вагнер. Почему ты молчишь?
Грузили из подвала республиканского Банка в Минске. Вместе с ящиками мы погрузили более десятка больших брезентовых мешков.
Сколько было ящиков?
Не знаю. Могу сказать лишь одно, что ящиков было много и все они были очень тяжелыми. Мы с трудом поднимали их в кузов. А в мешках, похоже, были какие-то бумаги, упакованные в пачки. Все ящики и мешки были опечатаны банковскими сургучовыми печатями.
«Золото, сразу подумал гауптштурмфюрер. Таким тяжелым бывает лишь золото».
Сколько машин в колонне?
Восемнадцать, господин офицер. Машины сопровождали три танка и броневик. Один танк ваши солдаты подбили в поселке.
Гауптштурмфюрер СС резко повернулся и направился к столу. Он взял в руки рапорт командира взвода разведки танкового корпуса и пробежал по нему глазами.
Почему на ваших машинах надпись «Почта»?
Не знаю, господин офицер. Ярядовой красноармеец, откуда мне это знать.
Вагнер сел в кресло и откинулся на спинку. Немного подумав, он приказал отвести военнопленного в сарай. Оставшись один, он развернул карту и красным карандашом отметил место боя.
«Это совсем рядом с Минском, подумал он. Где-то километров сорок, не больше. Машины с таким тяжелым грузом не могут ехать быстро. Следовательно, необходимо создать маневровую мобильную группу, которая должна будет буквально висеть на хвосте этой колонны».
Он встал из-за стола и, открыв створку резного буфета, достал из него бутылку коньяка. Налив жидкость в хрустальную рюмку он поднял ее и посмотрел на свет. Светло-коричневая жидкость играла в гранях хрусталя, искрилась в лучах лампы. Он медленно выпил коньяк, отметив про себя его изысканный вкус, и закусил долькой лимона.
«Франция, отметил он. Лучше французского коньяка ничего на свете нет».
Взгляд Вагнера снова упал на карту.
«Нет, они не станут рисковать и двигаться в составе колонн, отходящих на восток войск. Это опасно, так как они постоянно попадают под удары нашей авиации. Следовательно, они будут передвигаться самостоятельно, вдали от колонн отходящих войск, подумал гауптштурмфюрер. Надо отдать приказ, запрещающий войскам атаковать эту колонну. Нужно загнать ее в западню и захватить».
Он снова налил в рюмку коньяк и выпил.
***
Дорога шла через лес. Было все знакомо: березы, словно русские красавицы, мелькали среди темных и серьезных елей, покачивая своими зелеными шапками. Сгрудились в группы вековые сосны, однако что-то произошло в природе, и все эти красоты зеленого мира были немного другими, какими-то настороженными и испуганными. Кое-где, на деревьях виднелись следы от осколков и пуль. В прозрачном и бездонном небе вереницами шли на восток армады немецких самолетов, разрывая тишину ревом авиационных моторов.
Воздух! закричал Никитин, выбравшись на подножку грузовика. Воздух!
Машины быстро разъехались в разные стороны, стараясь укрыться от немецких самолетов под кронами вековых деревьев. От звена летящих на восток самолетов, отделились два Ю-87. Они завалились на правое крыло и стремительно понеслись вниз к дороге, по которой минуту назад двигалась колонна советских грузовиков. Включив раздирающую слух сирену, они, словно ястребы, неслись к земле. Звук авиационных моторов и сирены был таким громким, что невольно вселял в души людей какой-то первобытный страх. Наконец от самолетов отделились по две черные точки, которые с пронзительным воем, устремились вниз. Красноармейцы успели выскочить из машин и залечь в кювете. Первые бомбы легли в метрах тридцати от машин. Град камней и осколков вспорол автомобильный тент машины Никитина и выбил лобовое стекло.
«Надо же, чуть не угодил в машину, первое, о чем подумал лейтенант. Повезло».
Услышав вновь нарастающий вой падающих бомб, Никитин вжался в землю, прикрыв голову руками. Бомбы упали между деревьев, не повредив ни одной машины. Лейтенант повернул голову и посмотрел на лежавшего рядом с ним водителя. Лицо Клима было бледным и потным. Небольшой осколок стекла вспорол ему левую щеку, и алая кровь обильно текла с его лица на выгоревшую от солнца гимнастерку.
Ничего, Клим! Мы еще поживем, пытаясь взбодрить его, произнес лейтенант. Сейчас закончится бомбежка и посмотрим, что с твоей щекой.
Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, лейтенант повернул голову и увидел Ольгу, которая буквально сверлила его своими глазами.
«Странно», подумал он. Взгляд ее был таким тяжелым, что он невольно ощутил какой-то непонятный ему холодок между лопаток. Ему уже приходилось сталкиваться с подобным взглядом, когда он в составе отряда особого назначения выгребал хлеб из ларя крестьянина. Нет, он не просил, чтобы они оставили часть зерна ему. Он просто смотрел на них вот таким же взглядом, каким сейчас смотрела на него Ольга.
Самолеты сделали очередной заход. Похоже, немецкие пилоты потеряли колонну и просто сбросили бомбы наугад, так как те взорвались метрах в ста пятидесяти сзади колонны.
Пронесло! Слава тебе, Господи, выдавил из себя Клим и посмотрел на лежавшего рядом с ним лейтенанта НКВД. Неужели улетели, сволочи?
Похоже, не совсем уверенно ответил Никитин, поднимаясь с земли.
Офицер отряхнул с себя приставшие к гимнастерке и галифе сухие еловые иголки и повернулся в сторону младшего лейтенанта, который, поднявшись с земли, направлялся в его сторону.
Маркелов! Потери есть? спросил он его.
Нет! коротко ответил младший лейтенант.
Поднимай людей, нужно трогаться, приказал ему Никитин.
Лейтенант нашел глазами Ольгу. Она стояла около машины и отряхивала свое платье от прилипших к ткани сухих елочных иголок и травы. Неожиданно их взгляды встретились. Как показалось Никитину, девушка улыбнулась ему.
Оля! Минуту назад я поймал на себе ваш взгляд и был немного удивлен. Вы смотрели на меня, как на врага.
Вам показалось, лейтенант. Какой вы мне враг? Вы скорей мой ангел-спаситель.
Надо же, ангелспаситель, ответил он и усмехнулся. Хорошо, пусть будет так.
Его реплика осталась без ответа. Лаврова повернулась и направилась к машинам.
Заправить машины! громко приказал водителям лейтенант. Маркелов, проверьте выполнение приказа
Машины были быстро заправлены горючим, и группа двинулась дальше. Впереди показалось дорога «Минск-Смоленск», по которой непрерывным потоком двигались колонны отступающих войск и беженцев. Все смешалось в этом людском потоке: люди, машины, орудия, танки, скот, который гнали на восток. Уставшие животные оглашали колонну своим ревом, и иногда казалось, что это кричали не голодные животные, а уставшие и напуганные люди. Двигаться в общем людском потоке было опасно, так как немецкая авиация совершала регулярные налеты и укрыться в этом людском море, было просто не возможно.