Священник вытащил из ящика стола обтянутый кожей фолиант, открыл его на странице, отмеченной зеленой лентой, и положил между нами. Потом глубоко вдохнул, сжал губы и выдохнул через нос.
Схема мне знакома. Сетка рядов, разделенных на квадраты, однис номерами, другиес именами. Вчера мы потратили несколько часов, сверяя изображения и записи с положением могил на плане. Потом измерили расстояния и отметили точное место.
Сестра Элизабет Николе, судя по всему, должна лежать во втором ряду от северной стены церкви, в третьей могиле с запада. Рядом с матерью Аурелией. Но ее там нет. Да и Аурелия тоже не на месте.
Ладно, Рафаэль, кажется, здесь. Я показала на могилу в том же квадрате, но несколькими рядами ниже и правее. Потом дальше по ряду. И Агата, Вероника, Клементина, Марта и Элеонора. Это захоронения с тысяча восемьсот сорокового года?
Cest ça.
Я перешла на схеме к юго-западному углу церкви.
А здесь самые последние захоронения. Отметки, которые мы обнаружили, совпадают с вашими записями?
Да. Тут последние могилы, появившиеся как раз перед закрытием церкви.
Ее закрыли в тысяча девятьсот четырнадцатом году?
Девятьсот четырнадцатом. Да, в тысяча девятьсот четырнадцатом.
Отец Менар обладал странной привычкой повторять слова и фразы.
Элизабет умерла в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом?
Cest çа. В тысяча девятьсот восемьдесят восьмом. Мать Аурелияв тысяча девятьсот девяносто четвертом.
Ничего не понимаю. Здесь должны быть останки. Захоронения 1840 года существуют. Проверка дала деревянные фрагменты и части гроба. В защищенной среде внутри церкви при таком типе почвы скелеты должны сохраниться в приличном состоянии. Так где же Элизабет и Аурелия?
Древняя монахиня прошаркала с подносом с кофе и сэндвичами. Стекла очков запотели от пара из кружек, поэтому она двигалась мелкими быстрыми шагами, не отрывая ног от пола.
Merci, сестра Бернар. Отец Менар поднялся взять поднос. Вы очень добры. Очень добры.
Монахиня кивнула и пошаркала обратно, не обращая внимания на очки. Я наблюдала за ней, наливая себе кофе. Ее плечи были не шире моего запястья.
Сколько лет сестре Бернар? спросила я, потянувшись за сэндвичем.
Лосось, салат и вялый латук.
Мы сами точно не знаем. Она уже жила в монастыре, когда я только начал сюда ходить ребенком, до войны. Второй мировой. Потом уехала проповедовать за границу. Долгое время жила в Японии, в Камеруне. Ей, наверное, лет девяносто. Священник отхлебнул кофе. Причмокнул. Она родилась в маленькой деревне у реки Сагеней, говорит, что присоединилась к ордену в двенадцать лет. Хлюп. Двенадцать. В сельских районах Квебека тогда не вели тщательных записей. Не вели.
Я откусила сэндвич и снова обхватила ладонями кружку с кофе. Восхитительное тепло.
Святой отец, а есть какие-то другие записи? Старые письма, документы, то, чего мы еще не видели?
Я поджала пальцы ног. Никаких ощущений.
Он махнул рукой на заваленный бумагам стол.
Здесь все, пожал плечами, что мне передала сестра Жюльена. Она заведует архивами в монастыре.
Ясно.
Сестра Жюльена общалась и переписывалась со мной довольно давно. Именно она предложила мне заняться этим проектом. Я заинтересовалась с самого начала. Дело отличалось от моей обычной судебной практики, где фигурируют недавно убитые люди. Епархия архиепископа желала, чтобы я откопала и изучила останки святой. Вообще-то, пока не святой. В том-то и дело. Николе собирались причислить к лику святых. Мне предстояло найти могилу и подтвердить, что кости принадлежат Элизабет Николе. Священную часть задачи выполнял Ватикан.
Сестра Жюльена уверила меня, что существуют подлинные записи. Все могилы в старой церкви помечены и систематизированы. Последнее захоронение датируется 1911 годом. Церковь закрыли и запечатали в 1914 году, после пожара. Взамен построили церковь больших размеров, а старое здание уже не использовали. Закрытое место. Хорошая документация. Просто чудо.
Ну и где Элизабет Николе?
Спросить не повредит. Возможно, сестра Жюльена не отдала вам чего-то, на ее взгляд не важное.
Отец Менар собирался что-то сказать, но передумал.
Я уверен, что она отдала все, но спрошу. Сестра Жюльена потратила много времени на исследования. Много времени.
Он вышел, я доела сэндвич, потом съела еще один. Подобрала под себя ноги и растерла пальцы. Хорошо. Чувствительность возвращается. Потягивая кофе, я взяла со стола письмо.
Я и раньше его читала. 4 августа 1885 года. В Монреале бушует оспа. Элизабет Николе пишет епископу Эдуарду Фабре, умоляя его отдать приказ вакцинировать здоровых прихожан и отправлять в общественные больницы зараженных. Аккуратный почерк, изящный устаревший французский.
Монастырь Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии никак не ответил. Я задумалась. Вспомнила о других эксгумациях. Полицейский в Сен-Габриэле. На том кладбище гробы располагались по три в глубину. Мы в конце концов нашли монсеньора Бопре за четыре могилы от его зарегистрированного положения, внизу, а не наверху. И еще тот мужчина из Уинстон-Сейлема, который оказался не в своем гробу. На его месте лежала женщина в длинном узорчатом платье. У кладбища возникла двойная проблема. Где усопший? И чье тело в гробу? Семье не удалось перезахоронить дедушку в Польше. Когда я уезжала, адвокаты уже готовились к войне.
Где-то далеко послышался звон колокола, потом в коридорешарканье. Ко мне направлялась древняя монахиня.
Serviettes!взвизгнула она.
Я подпрыгнула, опрокинув кофе. Как такое маленькое существо могло издать такой пронзительный звук?
Merci.
Я потянулась к салфеткам.
Старушка не обратила на мои слова никакого внимания, подошла ближе и принялась тереть мой рукав. Крошечный слуховой аппарат выглядывал из ее правого уха. Я чувствовала ее дыхание и видела белые волоски, завивавшиеся на подбородке. От монахини пахло шерстью и розовой водой.
Voilà. Дома постираете. В холодной воде.
Да, сестра.
Рефлекс.
Старушка заметила письмо в моих руках. К счастью, на него кофе не попал. Монахиня нагнулась посмотреть поближе:
Элизабет Николе была великая женщина. Божественная женщина. Какая чистота! Какая строгость!
«Pureté». «Austérité». Ее французский звучал так, будто само письмо Элизабет заговорило.
Да, сестра.
Мне снова девять лет.
Она будет святой.
Да, сестра. Вот почему мы и пытаемся найти ее останки. Чтобы позаботиться о них надлежащим образом.
Точно не знаю, в чем выражается надлежащее обращение со святыми, но прозвучало неплохо.
Я взяла схему и показала ей:
Вот старая церковь.
Проследила пальцем ряд вдоль северной стены и указала на прямоугольник.
А здесь ее могила.
Древняя монахиня очень долго изучала сетку, почти касаясь очками листа.
Нет ее там, прогремела она.
Простите?
Нет ее там. Узловатый палец постучал по прямоугольнику. Это не то место.
Тут вернулся отец Менар. С ним высокая монахинягустые черные брови сходятся на переносице. Священник представил сестру Жюльену, она подняла сложенные вместе руки и улыбнулась.
Мне не понадобилось передавать слова сестры Бернар. Они явно слышали все, что говорила старушка, еще в коридоре. Как услышали бы и из Оттавы.
Это не то место. Вы ищете не в том месте, повторила она.
То есть как? спросила сестра Жюльена.
Вы ищете не в том месте, повторила сестра Бернар. Ее там нет.
Мы с отцом Менаром переглянулись.
И где же она, сестра? спросила я.
Монахиня снова склонилась над схемой, потом ткнула пальцем в юго-восточный угол церкви:
Тут. С матерью Аурелией.
Но сес
Их перенесли. Положили в новых гробах под специальный алтарь. Тут.
И опять она указала на юго-восточный угол.
Когда? воскликнули мы хором.
Сестра Бернар закрыла глаза. Сморщенные древние губы шевелились в безмолвных подсчетах.
В тысяча девятьсот одиннадцатом. Я стала послушницей в том же году и помню, потому что несколько лет спустя церковь сгорела и ее заколотили. Мне приказали ходить туда и класть на алтарь цветы. Мне это не нравилось. Страшно было ходить туда совсем одной. Но я старалась ради Господа.