Ну, раньше-то я был другим,усмехнулся Степан.Чем я только не занимался: крутил колпаки, собирал дань на рынках, формазонил, беспредельничал. Потом отсидел недолго, и угомонился. Вернулся, открыл свое дело в Одессе, стал помаленьку заниматься электроникой.
Как-то не верится,проговорила Лиза.
Так вот. В те суровые времена как-то пришлось иметь дело с одной штукой, которую хотели продать в Германию, да так и не продали.
Что за штука?
Ты когда-нибудь слышала про «красную ртуть»?
Нет. Что это?
Они остановились на обочине.
Это здесь. Посиди в машине. Я сейчас.
Степан отворил багажник и вынул оттуда резиновые сапоги, лопату и щуп. Лиза вышла из машины, закурила и стала смотреть, что он делает.
Спутник её подошел в одному из деревьев в роще, встал к нему спиной, внимательно поглядел на чистое теперь небо, и начал отсчитывать шаги в требуемом направлении.
Спустя полчаса все было кончено, он отряхнул инструменты и начал переобуваться.
Полей-ка мне на руки,велел он Лизаньке, кивнув на открытый багажник. Она взяла оттуда маленькую канистру с водой.
Что это?
Рядом с лопатой стоят, весь в грязи, цинковый цилиндрический контейнер высотой примерно полметра.
Вот и пригодилась,ответил загадочно Степан, и заговорщицки улыбнулся.
Сегодня был очень важный для неё день, всю ночь она не спала, думая о том, на что решается, и даже не пошла в Академию, позвонила, что заболела. Она явилась на Маразлиевскую пораньше, отворила сама двери, чмокнула Старика в щеку, и разложила на кухне продукты, которые ему принесла.
Дядя Семён, я вам пива купила.
Спасибо, милая.
Пиво ему было нельзя, но Лизанька иногда его баловала. Он, как всегда, много болтал, стосковавшийся по простому человеческому общению со своей любимицей, с милой Лизанькой, очаровательной своей родственницей, самым близким ему человеком, которому безгранично и полностью доверял. Он ходил кругом неё, как кот вокруг сметанки, и с жаром пересказывая последние телевизионные новости.
А как, Лизанька, у тебя дела?
Спасибо, дядя Семён. У меня все нормально.
Ровно в шесть часов она написала Степану: «Я на месте».
Он тут же ответил: «Я тоже».
Она дождалась, когда старик, выпивший бутылку пива, запрется в туалете и выкрутила пробку в коридоре, как её научили. Везде погас свет.
Лизанька, это ты?!закричал Старик из уборной.
Нет, дядя Семён, это во всей квартире.
Он вышел в растерянности: «Что же делать?» как всякий деятель искусства и человек интеллектуального труда, он был совершенно, совершенно не приспособлен для такого рода дел.
Да вы не волнуйтесь,она улыбнулась на его совершенно потерянную фигуру с куском туалетной бумаги в руках,я уже вызвала электрика,она вздохнула, и пошла смывать унитаз за стариком.
Через двадцать минут в дверь постучали: звонок тоже не работал. Вошел мастер в спецовке, с чемоданчиком и рюкзаком.
Здравствуйте.
Ну, показывайте, что тут у вас.
Семен Прокопьевич, найдя чудесную причину поболтать с новым собеседником, никак не отлипал от Степана, который покопавшись в электрощитке, и так и не найдя как будто неисправности, стал ходить по коридору, двигая вдоль стен отверткой с индикатором.
Дядя Семен, давайте не будем мешать мастеру,уговорила Старика Лизанька, уводя на кухню.
Семен прошел в спальню и закричал оттуда:
Барышня, мне надо кровать отодвинуть!
Давай, я помогу,вскинулся с табуретки Старик.
Нет уж, сидите, пожалуйста, дядя Семён. Я сама.
Степан оттащил кровать, под которой оказалось куча пыли и бумажек, и наклонился над розеткой. Она присела рядом.
Теперь тебе надо его отвлечь. Тут дело двух, трех, буквально, минут. Но если он войдетвсе пропало!зашептал он.
Я справлюсь.
Степан расстегнул рюкзак и вытащил оттуда контейнер:Ну, с Богом!
Она вышла и закрыла двери в спальне. С некоторым будто даже удивлением, она поняла, что не испытывает теперь ровно ничего, что должен был испытывать Раскольников, идя на свое душегубство: Достоевский все совершенно наврал. Легкую грусть, быть может. Но не более того.
10
Она снова была в том самом пальто, деньги на которое ей дал Степан. Теперь они всегда встречались только в парке, секса между ними не было уже месяца тричетыре. Лизанька снова закурила. Пётр отодвинулся, как от прокаженной. Он, как и Алёшенька, на дух не переносил табачного дыма.
Старик сильно сдал, и умирает. Каждый день носовые и ушные кровотечения. У него подушка в десяти сантиметрах от розетки. Врачи ничего не могут понять. Фактически, уже труп. Я видела завещание. Хотя, и без тогомама с папой единственные наследники. Скоро у нас будет место, где мы можем встречаться.
Лиза всё это доложила любимому, улыбнулась и снова села подле: сигарета была давно потушена.
А что Степан? Ты сказала ему про меня?
Ты с ума сошел! Нет, конечно. Он думает, что у меня никого нет.
Лиза, я должен сказать тебе одну важную вещь.
Да,она доверчиво прильнула к нему, не подозревая совершенно, какое страшное сейчас услышит.
Он, будто собираясь с мыслями, молчал с полминуты, наконец, быстро выпалил:
Я женюсь.
Что?!вскричала Лизанька.
Лиза, так надо. Ты не волнуйся, это брак по расчету, я не люблю её. Если хочешь, мы можем встречаться. Это Маша, дочь начальника училища, Гёдзя.
Лизанька глянула в него с перекошенным лицом:
Этого не будет! Я не позволю.
Он вдруг улыбнулся:
А что ты сделаешь?
Я, я
Вот именно,спокойно и даже с какой-то издевкой проговорил Пётр.
Я все расскажу Маше,выпалила вдруг Лизанька, вскочив со скамейки.
Ты это не сделаешь,с величайшим презрением посмотрел на неё Пётр.
Я уничтожу тебя,кричала она ему, отстранившись, как будто он был весь, с головы до ног, испачкан нечистотами.
Это я уничтожу тебя,сказал спокойно Пётр.Я сдам тебя ментам.
Воцарилась пауза, в которую она вдруг поняла, что ситуация перевернулась ровно на 180 градусов. Не он был у неё в руках, а она была теперьв его. И пока она молчала, не зная, что ему возразить, он быстро и гадко заговорил о том, что она не просто вступит после в наследство, а непременно продаст эту квартиру, и он, Пётр, получит от неё свою долю. В противном же случае «Господи, какое это чудовище»,с ужасом вздумала она, быстро глянув на него, и убрав тут же взгляд, будто ожегшись, закрыла лицо руками и побрела прочь. Он захохотал ей в спину.
Пока она тащилась на Маразлиевскую, к Старику, одна мысль стучала ей у виска кованным пудовым молотом: вытащить из розетки изотоп. Как можно скорее, пока Старик еще не помер. Вытащить и забыть все это, как страшный сон, Петра и её собственное ужасное преступление, которое она совершила из любви к этому зверю.
Она поднялась во второй этаж, отворила двери и вошла в квартиру, из которой всегда пахло, как из музея с египетскими мумиями. В коридоре горел свет. Из кухни торчала босая нога Старика. Рядом валялся тапок. По одному только цвету восковой ступни стало понятно, что все кончилось. Лизанька осторожно переступила труп. Завещание всегда лежало справа на полочке, рядом с холодильником. Она быстро отворила дверцу. Счета за электричество, за воду, какие-то расписки, бухгалтерские проводки, карандашные подсчеты, наконец. Она вытащила самую важную теперь в своей жизни бумагу и свернула её в трубочку. Теперь нужно срочно идти в комнату и выкинуть эту ужасную штуку. Она стала рыться в нижних ящиках, ей нужно было открутить шурупы на электрической розетке. Она переступила через труп, как через упавший стул, и прошла в спальню.
Вдруг одна мысль пришла ей в голову.
Алло.
Прости меня, милый. Я хочу извиниться,сказала Лизанька быстро, чтобы он не успел бросить трубку.
Да.
Прости мне эту дурацкую вспышку гнева,она засопела в телефон, ожидая его реакции.
Хорошо.
Ты был прав, солнышко. Я сделаю так, как ты хочешь. Я слишком тебя люблю, чтобы все заканчивать. Давай, будем встречаться, если хочешь? Для секса? Как ты говорил?
Он замолчал, будто раздумывая. Он ждал этого звонка. Вообще, от секса с ней он бы сейчас не отказался, Маша в этом плане нравилась ему гораздо меньше. В Лизаньке была какая-то животная, до судорог, порочность; под личиной тургеневской барышни скрывалась звериная, реагирующая на самые низменные и дикие страсти, плоть: в тихом омутечерти водятся. «Она, верно, не хочет продавать квартиру? Но там еще минимум полгода до вступления в наследства».