Мужчина, что будете заказывать? послышался сверху мрачный грубый голос официантки. Она стояла над ним с блокнотом в руках, и лицо ее было надменным и отчужденным.
Я вам не мужчина, ответил Щелкунчик спокойно. Так обращаются только проститутки к клиентам. В других случаях так говорить неприлично.
Я не проститутка, возмущенно ответила тупая баба, и лицо ее сделалось еще злее. Что вы себе позволяете
Я не сказал, что вы проститутка, поправил ее Щелкунчик. Я только сказал вам, что вы неприлично обращаетесь к посетителям.
А как к вам еще обращаться? спросила баба, и этот ее вопрос прозвучал в смысле: «А ты кто такой?»
Господин, гражданин, пояснил Щелкунчик рассеянно. В крайнем случае уж лучше сказать «товарищ», хоть я вам и не товарищ вовсе. Но все-таки это пристойнее, чем обращение «мужчина».
Лицо официантки сделалось таким, что по нему было отчетливо виднопри случае она недрогнувшей рукой расстреляла бы этого интеллигента паршивого где-нибудь в овраге. По приговору революционного трибунала Согласно здоровому классовому чутью Больно грамотный, много слов знает. И вообщешибко много о себе думает.
Может быть, Щелкунчик и продолжил бы процесс воспитания глупой тетки и в конце концов научил бы ее, как надо разговаривать с посетителями в эпоху рыночных отношений, но у него больше не было на это времени. Женщина за соседним столиком встала, вместе с ней поднялся и Черняков.
Он расплатился, взял со стола свою пачку сигарет и, поддерживая женщину за локоть, бережно повел ее к выходу. Вид у него был при этом такой, будто он намерен подняться со своей спутницей в номер и нежно поцеловать ее.
Наверное, все посетители ресторана именно так и подумали. Но только не Щелкунчикему-то было известно, что Черняков ни за что не приблизится к ее номеру, так как ему одному тут было известно, что за страшная смерть ожидает того, кто войдет туда.
Щелкунчик встал и пошел в холл следом. Ему нужно было не пропустить момент прощания.
Черняков стоял посреди холла и долго прощался с женщиной. Он действительно поцеловал ей руку, говорил что-то приятное, вероятно, напутственное. Желал приятного сна
Прощание было нарочито долгим и демонстративным, как Щелкунчик заранее и предполагал. Дама переминалась с ноги на ногу и явно находилась в нетерпении. Лицо у Чернякова было спокойное, доброжелательное. Щелкунчик с интересом всматривался в этого профсоюзного лидера, ему было любопытно. Сам-то он давно научился брать себя в руки перед убийством и после него, но полагал, что такой выдержке следует тренироваться. А тут, сейчас, перед ним был вовсе не профессионал, как он сам, а обычный крупный чиновник. И что же? Разве можно было по его глазам и лицу предположить, что он разговаривает с женщиной, которая через несколько часов будет мертва по его приказу?
«Нет, что-то творится в обществе, грустно подумал Щелкунчик. Скоро моя профессия станет никому не нужной. Действительно, зачем пестовать и нанимать киллера, если убивать теперь способен всякий? Если даже крупный профсоюзный чиновник в мгновение ока превращается в убийцу и не испытывает при этом никаких внутренних сложностей, если даже ему это сделать легко, то, наверное, потребность в моих услугах скоро отпадет совсем. Просто убивать будет каждый».
Ему вспомнилась старая советская песенка: «Когда страна прикажет быть героем, у нас героем становится любой»
Наверное, теперь, в наше время, когда изменилась сама страна, слова этой песенки можно несколько изменить: «Когда страна прикажет стать убийцей, у нас убийцей становится любой» Ха-ха-ха
Наконец Черняков запечатлел на руке женщины свой последний «иудин поцелуй» и решил, что представление можно заканчивать. Они попрощались, и женщина пошла к лестнице. Черняков поднял руку и помахал ей вслед. Очень дружелюбноотправляя ее в могилу
Потом он резко повернулся и пошел на улицу, где его, наверное, ждала машина с шофером. Или он нанял такси, чтобы свидетель того, как он уехал домой, был совсем незаинтересованный?
Щелкунчик бросился вслед женщине, которая к тому времени уже успела подняться на второй этаж. Он нагнал ее и в ту секунду еще не знал, что будет говорить. Наверное, это было довольно безумно и рискованно, потому что какая приличная дама станет поздно вечером разговаривать о чем-то серьезном с незнакомым человеком?
Но ведь другого выхода не было. Не позволять же ей идти к себе в номер и ложиться спать
Извините, сказал Щелкунчик, обогнав женщину и преграждая ей путь. Простите меня, пожалуйста, но мне нужно с вами поговорить.
Лицо его было серьезное, он не улыбался и стоял прямо, ровно, опустив руки по швам, как на торжественном построении.
Дама подняла глаза на него и с недоумением взглянула на возникшее перед ней неожиданное препятствие.
О чем? спросила она, видя, что перед ней не пьяный и не сумасшедший.
Важный разговор, строго сказал Щелкунчик, не двигаясь. Очень важный. Он касается вас. Я прошу вас пройти ко мне в номер, и там мы сможем поговорить. Обещаю вам, что ничего дурного не произойдет.
Обещаете? усмехнулась уголками губ женщина. Гарантируете?
Она явно смеялась над ним. Наверное, она подумала, что перед нею просто оригинал, который облек свои приставания в столь странную и неожиданную форму. Лицо Щелкунчика будто окаменело, а выправка стала еще строже.
Я понимаю, что вы сейчас думаете, сказал он. Но уверяю вас, у меня действительно серьезный разговор.
Женщина помялась, ее глаза скользнули сначала по фигуре Щелкунчика, потом по пустынной лестнице.
Так, решительно сказала она. Если вам нужно со мной поговорить, то я, конечно, готова. Но не сегодня, потому что я устала и уже поздно, а завтра. Я готова с вами встретиться завтра. Идет?
Она даже улыбнулась ему, как бы подбадривая и провоцируя согласиться на ее такое хорошее предложение.
Это невозможно, сказал Щелкунчик. Естественно, я понимаю, что вы устали, но завтра вы уже не сможете поговорить со мной, я это точно знаю. Никакого завтра не будет, если вы не поговорите со мной сейчас.
На лице дамы отразилось настоящее замешательство. Она видела, что мужчина не пьян, не развязен, ведет себя прилично, одет хорошо и аккуратно. Очень он не походил на обычных приставал Но с другой сторонывсе выглядело слишком подозрительно
Решение пришлось опять принимать Щелкунчику. Он не хотел пользоваться этим способом, но понял, что перед нимприличная женщина и иначе ему просто не удастся затащить ее к себе в номер. Причем действовать надо было быстро, потому что в противном случае она уже готова была идти к себе и не слушать больше этого странного человека.
Вот что, сказал Щелкунчик. Я понимаю вас. Вы опасаетесь идти ко мне в номер, и правильно делаете. Во всем нужна осторожность. Прошу вас спуститься вместе со мной к администратору.
Голос его был настолько тверд, а выражение лица такое решительное и уверенное, что дама поколебалась и пошла следом за ним. Хотя на этот раз она была явно недовольна такой заминкой и непонятными маневрами.
Прошу вас, произнес Щелкунчик, подводя даму к администраторше, восседавшей за стойкой. Потом он достал из кармана две десятитысячные купюры и протянул их удивленной бабе. Я пригласил вот эту даму к себе в номер, чтобы поговорить с ней о делах, заявил он. Вы ведь знаете, что я живу в триста восемнадцатом номере?.. Проверьте, пожалуйста, на всякий случай.
Ну и что? промычала администраторша, вылупив безбровые глаза на странного человека. Чего вам надо?
Мне ничего от вас не надо, сказал Щелкунчик. Просто дама опасается идти ко мне разговаривать. Вот я и прошу вас для ее спокойствия зафиксировать факт, что я пригласил ее. Чтобы она не волновалась. Теперь понятно?
Баба за стойкой совсем было уж собралась послать этих иногородних куда подальше, но вид двадцати тысяч смутил ее. Она не получала зарплату уже три месяца и кормилась вместе с семьей только от своего огорода, тщетно ожидая получку. Двадцать тысячэто деньги в безденежном Синегорье
Она нерешительно взяла протянутые ей бумажки, и на лице ее даже появилось то, что в этих краях называется улыбкой.