Но когда Боинг пополз назад, оказалось, что исчезла спичка, которой он отметил подозрительную щель со сквозняком. И Белый Реалист остался в своем логове.
Сквозняк так называется, потому что дует насквозь, глубокомысленно закончил Боинг. В подвалах с одной дверью сквозняка не бывает. Значит, была вторая.
Соври, что ты ее нашел, попросил Петька.
Не, двери там не было, честно сказал Боинг. И ж говорю: была щель между камнями. Спичка проходила свободно. Без цемента камни лежат, просто гак.
Подумаешь! У меня сарай для лодки тоже без цемента, хмыкнул Петька. Он любил поспорить.
Боинг не ответил. Глядя куда-то за спину Маше, он судорожно затянулся окурком и покраснел. Маша обернулась. Снизу по лестнице поднимался директор школы!
И вы здравствуйте, сказал директор онемевшим прогульщикам. Встал рядом с Боингом и закурил!
Так и стояли. Боинг от изумления забыл погасить свою сигарету и курит. Директор не ругается. Тоже курит.
И мне, отчаянным голосом попросил Петька.
По губе. Свои надо иметь, глядя в одну точку, проблеял Боинг. Вряд ли он соображал, что говорит.
А директор полез в карман за сигаретами для Петьки, но спохватился и осуждающе покачал головой.
Постояли с минуту. Маша вспомнила свои сегодняшние грехи. Урок она прогуливает? Прогуливает. Двойку получила? Получила. Дверь на черную лестницу открыла? Открыла. Курила с мальчишками? Курила. Грехов набегало на большое сложносочиненное замечание в дневник с вызовом мамы в школу. А Петька? А Боинг? Их дела еще хуже, особенно Боинга. Если директор припомнит ему все двойки, прогулы и мелкий вред школьному имуществу, то выйдет, что Боинг, может быть, уже и не учится в школе! Тут вдруг на лестнице появился незнакомый молодой человек в военной форме. В двух шагах за ним семенил завхоз Иванов. Стало ясно, что директор остановился не ради удовольствия покурить с Боингом, а просто ждал отставших. Вид у молодого человека был начальственный, на погонах большая звездочка и две полосы. Иванов так боялся, что дышал через раз.
Я в жизни не видел такого безобразия! сказал молодой человек директору. Школа, можно сказать, на бомбе стоит. В любую минуту может полыхнуть, а здесь дети! Даю вам двадцать четыре часа для наведения порядка. Потом буду применять санкции.
Да тут и за неделю не управиться, робко возразил директор, но, кажется, сделал только хуже.
У вас было все лето, а не одна неделя. Двадцать четыре часа, или завтра в это время я закрою школу! отрезал молодой человек. Посмотрел одинаковым взглядом на сигарету Боинга, на сигарету директора и добавил:Места для курения должны быть оборудованы огнетушителем, сосудом для окурков и соответствующей табличкой.
Пренепременно, пообещал директор. (Забегая вперед, скажу, что табличка «Место для курения» действительно появилась на школьной лестнице. И огнетушитель, и ведро для окурков. Правда, всего на час. Те, кто их видел, потом рассказывали остальным.)
Когда взрослые ушли, Боинг швырнул в пролет лестницы дотлевший до фильтра бычок и сказал:
Вот так и зарабатывают гастрит миокарда! Инфаркт, поправила Маша.
Да какая разница!.. Не, вы видали?! Майор! Директор перед ним на задних лапках. Въезжаете?
Чего ж тут не въезжать? удивился Петька. Ни пожарный. Форма-то эмчээсовская.
Боинг расшаркался, изображая дворецкого из кино:
Ща, сэр! Ща пожарный закроет школу из-за того, что вашему сиятельству сосуд для окурков не поставили Это минер! Или сапер. Короче, школу разминировать будут.
Нет, пожарный, поддержала Петьку Маша. про бомбу он говорил в переносном смысле. Что в любую минуту может загореться.
Он сказал «полыхнуть», уточнил Петька.
Боинг не верил:
Да чему тут полыхать?! Сто лет школа не полыхала, и вдруг полыхнет!
А что разминировать?
Мало ли. Война была, бомбежка. Может, бомба пробила школу насквозь и не взорвалась. Лежит в подвале
В подвале?! Маша поняла, что не понравилось пожарному. Ребята, он просто хочет, чтобы из подвала выбросили парты!
Боинг подумал и согласился:
Верняк! Нам листовку сунули в почтовый ящик: «Не захламляйте балконы, чердаки и подвалы, возможно самовозгорание». Только я не догоняю: если парты самовозгораются, то почему они в классе ни разу не самовозгорелись? Круто было бы: вызывают меня к доске
Из коридора глухо послышался звонок. Прогульщики вышли из школы черным ходом, чтобы не встретить своих. Боинг развивал мысль о самовозгорающихся партах, самовозгорающихся классных журналах и самовозгорающихся дневниках, но Маша думала о другом.
Первоетаинственная смерть Бобрищева: лег в постель, а нашли на берегу моря.
Второержавая железная дверь в подвал, оставшаяся, наверное, с бобрищевских времен. Замок в ней и тогда был сейфовый, да сломался давно. Подвал запирали на грошовую «висячку», как дровяной сарай. И вдругновый сейфовый замок. Причем за него доплатил свои деньги не завхоз, не директор, а учитель истории, которого совершенно не касаются сломанные парты. Это третье.
А четвертоезаписка Евгень Евгеньича директору: «Убедительно прошу никому не доверять ключ от подвала».
А пятоезаписка Толичу: «Я дошел до 5». И ключ под гипсовым Сократом.
Наконец, шестоеобнаруженный Боингом сквознячок из щели между камнями.
Без особой уверенности Маша добавила седьмой пункт: не вовремя появился этот пожарный. Или, наоборот, вовремя, если знал то, о чем сейчас догадалась она.
Хотя, с другой стороны, когда еще пожарным проверять школы? Конечно, в начале учебного года.
Глава IVЯКОРНАЯ СТОЯНКА ДЛЯ МОРСКОГО ВОЛКА
Дед сидел в саду под персиковым деревом. В зубах сигара чуть поменьше велосипедного насоса, ноги на столе, в траве, под рукой, стакан чая со льдом. Если полжизни прожить в Америке, нахватаешься тамошних привычек.
Хай, Муха, он шутливо козырнул.
К пустой голове руку не прикладывают, буркнула Маша. Мой генерал, ты хоть раз в жизни надевал форму?
Надевал, когда курсантом был. И в академии придется надевать для солидности. А ты чего такая хмурая, двойку получила?
Четверку. С Петькой пополам.
У Деда брови поползли на лоб.
Правда?
Это все Петька! Списал у меня и не признался. А Деревяныч видит, что у нас одна и та же ошибка
И расстрелял вас пред строем, догадался Дед. Не всегда справедливая мера, но дисциплину в войсках поднимает.
Главное, двоек было полно, а в журнал он поставил только мне и Петьке, пожаловалась Маша. Наверное, «контру» будут переписывать.
Ну и вы с Петькой перепишете.
А толку? Среднее арифметическое между двойкой и и пятеркойтри с половиной. Чтобы по-настоящему исправить «пару» на пять, нужно восемь пятерок!
Дед неторопливо дотянулся до стакана в траве, поднял и отхлебнул. Ну и гадостьчай со льдом!
Значит, получишь восемь пятерок. За глупости надо платить, изрек Дед, как будто отдавал приказ.
Это не моя глупость, буркнула Маша.
А я и не сказал, что платить надо только за свои глупости. Чаще как раз наоборот: один сглупил, а другие расплачиваются, и хорошо, если двойками, а не жизнями Прости его, Муха, добавил Дед. Мы же скоро уедем в Москву. Зачем вам с Петькой отравлять друг другу последние дни?
Дед, а ты уговорил маму? Переезжаем?
Пока нет. Вот станут мне давать квартиру и спросят: на одного или на троих? А я спрошу ее. Уверяю тебя, она не сможет отказаться от квартиры в Москве.
А как же наш дом? спросила Маша.
Дом придется продать.
Маше стало жалко их замечательного домика с покосившимся углом, с круглыми, как меховые шарики, мышками и котом Барсом. Кот жил здесь еще при старых хозяевах и останется при новых, и так же будет спать на их постелях, воровать молоко и получать за это тряпкой. А Маша уедет и уже никогда не проснется от шепота листьев в саду, не увидит на подоконнике истекающий соком персик, сорванный ночным ветром. А девочки? А Петька, в конце концов? Как же она бросит всех и поедет учиться в чужой школе, с чужими людьми?!
И мы никогда-никогда не вернемся?! спросила Маша, чувствуя, что у нее дрожат губы.