Ингер присела к столу и разложила на нем собранные клочки, широким рукавом кимоно предварительно смахнув с него весь прочий мусор. «Самое жалкое занятие на свете,думала она,когда жена начинает рыться в карманах и тайниках своего мужа». Ингер никогда раньше этого не делала. У супругов нет права собственности друг на друга; они должны хранить верность друг другу не из чувства долга и не приличия ради, а потому что потому что нет, право, она и сама не знает почему. Ее гордые и щедрые теории вдруг парализовали мысльтак засорившиеся канализационные трубы могут помешать стоку вод, перед ней было не то письмо, не то черновик письма, и уже читались отдельные слова: «день рождения Сусанны», зя совсем позабыл». «Еще бы,подумала Ингер,он своей любимице не изменят. Никакая женщина в мире не заставит его покинуть дочь в день ее рождения». С холодностью, ужаснувшей ее самое, она подумала о Сусанне: «Он любит ее больше, чем меня». Впрочем, все это изза моего нынешнего состояния, тут же принялась она себя уверять, но руки у нее затряслись, и на пальцах побелели костяшки. Она выронила несколько бумажек и нагнулась, чтобы поднять их с пола. Длинные нечесаные пряди волос упали ей в лицо, на глазах выступили слезы. «Только не реветь,сказала она себе,никаких сцен».
Она уже собрала обрывки письма, сложила их вместе, и тут ей пришлось заглянуть в его душу, в уголок его сердца, который доселе был от нее скрыт. Письмо гласило: «Милочка, любимая моя! К сожалению, завтра, вопреки обыкновению, я прийти не смогу. Я совсем позабыл, что это день рождения Сусанны. Не огорчайся. Увидимся в пятницу. Я мысленно покрываю поцелуями все твое прелестное тело».
Ингер невольно потуже затянула на себе кимоно. «Какоето тело»,подумала она, да еще эти слова: «Милочка, моя любимая!» И это пишет Торбен, который во всем мире ровным счетом никого, кроме самого себя, не замечает, чьи чувства так быстро гаснут, когда ему отвечают взаимностью. Все завертелось и перевернулось в ее душе, и, защищаясь от наползавшего ужаса, она. как за соломинку, ухватилась за простейший подсчет, будто бы насущно необходимый,подсчет того, как долго длилась эта связь. Неловко поднявшись со стула, она ссыпала клочки письма назад в мусорную корзину, нисколько не заботясь о том, что муж, может, заметит, что они побывали у нее в руках. Ту самую вечеринку у себя дома они устроили 6 февраля. День рождения Сусанны отпраздновали 22 марта. Стало быть. в промежутке между этими двумя датами Торбен нашел себе другую жещину. Где? Когда? Да, право, он не терял времени даром!
Ингер передвинула стул на прежнее место. Затем, подойдя к окошку, оглядела тихую, безлюдную улицу. В саду напротив играли малышимальчик и девочка. «Вот так строишь дом,думала она,разбиваешь сад, оцепляешь его красивым штакетником, окна начищаещь до блеска (мать малышей восседала на подоконнихе и протирала окна желтой вощенкой; она чтото крикнула детям и улыбнулась), отказываешься от личной жизни, прерываешь учебу, сокращаешь свой словарный запас до нескольких сотен слов, необходимых,
чтобы объясниться с собственными детьми и продавцами в лавках. НКрутишься как белка в колесе. И вот в один прекрасный день появляется другая женщина и легким пинком разруптает все это, подобно тому, как ребенок разбрасывает груду кубиков».
Медленномедленно, но упорно в душе ее поднималась волна злобы, обиды,она остановила слезы, уже готовые хлынуть. «Твое прелестное тело»вспомнила она и невольно. словно защищаясь от когото, заслонила ладонью свой плоский живот. Из кухни доносился шум, но эти звуки теперь уже не занимали ее: сознание своей полной ненужности вновь камнем легло на сердце, н Ингер казалось, что все чувства в нем отмерли безвозвратно.
«Слишком дорого обойдется ему развод»,подумала она со спокойной деловитостью, так, словно решалась чьято чужая судьба, не ее собственная. Повернувшись спиной к окну, ко всей жестокой реальности внешнего мира, Ингер снова принялась собирать грязное мужнино белье, просто потому, что ктото ведь должен был это сделать. В душе ее поселился холод, сердце, казалось, покрылось слоем льда. «Вот расскажу ему, что жду ребенка, подумала она,и тогда ему придется задуматься кое о чем другом!» Ингер отнесла мужнино белье на кухню и попросила фру Хансен постирать его, со строгостью, прежде ей не свойственной. Потом в третий раз в это утро зашна в ванную комнату, где с совершенно непривычной пытливостью принялась рассматривать в зеркале свое лицо, словно во что бы то ни стало желая знать, как выглядит обманутая женщина. Губы у нее побелели совсем, и Ингер, как всегда, не найдя свою губную помаду, взяла помаду Сусанны, с лиловатосеребристым оттенкомвсе лучше, чем ничего. «Рано еще девочке губы красить»,подумала она, и перед ее мысленным взором возникла фигурка дочери, с ее бурно расцветающей женственностью. «Твое прелестное тело, вспомнила она. Чье тело? Кусок мяса с бугорками тут и тамчтобы только природа могла свершить свое предназначение». , Ингер старательно уложила волосы в привычный пучок на затылке. Следовало бы подстричься, но денег, чтобы сходить к хорошему парикмахеру, не было уже давно. Болынинство женщин сочли бы себя изза этого глубоко несчастными, но Ингер мирилась со всем. Торбен даже не понимает, какая у него скромная, нетребовательная жена, а где же награда? Казалось, Ингер обрела полное спокойствие, странно лишь, что у нее попрежнему трясутся руки, так, словно они наделены какимито собственными чувствами, помимо чувств самой Ингер.
Внезанно до нее донесся мягкий звук глохнущего моторау дома остановилась машинаи, не зная, что она скажет мужу, движимая властным желанием заглянуть ему в лицо, словно один вид этого родного лица мог мгновенно изгнать из их жизии злую беду, Ингер сбежала с лестницы и замерла у входа, уставившись на дверь, пока не услыхала, как муж у порога добросовестно вытирает ноги об коврик. Сначала одну ногу, потомдругую.
Он отпер дверь и вошел в дом, и на миг они замерли лицом к лицу. Она пыталась чтото сказать ему, но, поняв, что говорить надо быстро, ничего выговорить не сумела, а лишь ловила воздух ртом, как издыхающая рыба. От Торбена пахло вином, и она сразу почувствовала его скрытое раздражение, очевидно проистекавшее от дурной совести. Но еще острее она почувствовала другое: не надо было первой встречать его в дверях. «Того принесешь мне в жертву, кто первый встретится тебе по дороге домой!» Он молча сяял шляпу и плащ и бросил их на ворох платков и варежек, которые валялись у вешалки, потому что нигде больше им места не находилось.
Я должен хоть чуточку соснуть,хрипло произнес он, у него всегда делался такой голос, когда он не в меру болтал, смеялся и пил. Разбуди меня в полдень, поеду на совещание.
И он прошел мимо Ингер, даже не взглянув на нее, а ей так хотелось пойти за ним и рассказать ему, что у них будет ребенок. Он тут же быстро обнимет ее. Так она достучится до него, нащупав сокровенный уголок его сердца. Она напомнит ему прежние добрые, хоть и далекие времена, счастливые часы, которые они делили друг с другом, когда дети их были маленькие, и еще раньше, когда дети еще не родились. И про мокрые морщинистые райские яблочки она ему напомнит, которые он однажды с гордой рыцарственной щедростью вложил ей в руки. Но нетпо лестнице сейчас взбирается чужой человек, который уже не муж ей.
Кофе готов!крикнула из кухни фру Хансен.
Спасибо,сказала Ингер, вдвоем они сели за старый кухонный столвыпить обязательную утреннюю чашку. Проглотить этот кофе было мукой для Ингер. Фру Хансен буравила ее взглядомодновременно ласковым и любопытным.
Чтото вы нынче скверно выглядите, сказала она.
Наверно, просто обычная весенняя усталость,с усилием выдавила из себя Ингер, настороженное сочувствие прислуги оскорбляло ее: сколько таких бессловесных обид вынуждена она теперь молча сносить
На часах уже половина десятого, за окнами как ни в чем не бывало продолжается жизнь, словно ничего не случилось.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Будто призрак стояла она у входа, ни одного доброго слова не сказала ему, не спросила, может, он устал или голоден, да и поспешила она к двери без какойто заведомой цели и застыла там зримым олицетворением некой бездонной пропасти невасытных, лизь м нсоысказанных притязаний.