Тигр зло играл хвостом. Но молитва придала смелости человеку, и он обратился к зверю:
- Ты, как и я, творение Божие, и не лежит между нами вражда. Знаю, знаю, что ты хозяин просторов таежных, что на твою тропу ступила нога моя. Но нет у меня злых помыслов, спешу я к братьям и сестрам с Божьим словом. Прошу тебя, дай пройти.
Тигр, казалось, внимательно слушал, не двигаясь, только пожирал глазами двуногое существо, нарушившее его владения. А старик продолжал увещевать:
- Милый, давай разойдемся миром. Смерти я не боюсь, она без Бога не вольна, но еще много дел у меня на земле.
Время словно застыло. Зверь сидел на тропе, но уже не столь резво бил толстым хвостищем. Странник возносил к Богу молитвы и снова обращался к огромному желто-полосатому коту:
- Не думаю, что князь тьмы наслал тебя. Ты убиваешь только для того, чтоб голод утолить свой. На что тебе старческая плоть моя? Не проливай человеческой крови и пропусти меня
Наконец тигр зевнул, обнажив глубокую черно-красную пасть и длиннющие острые клыки, мягко поднялся на лапы и лениво ушел в заросли. Старик постоял еще довольно долгое время, а потом осторожно пошел вперед, вслух благодаря Бога за заступничество:
- Если бы не ты, Господи, не спасся бы я. Вот такие хищные твари и терзали по злой воле Неронов первых христиан, праотцев наших.
Пройдя версты три, путник вышел из хвойной полутьмы в долину, занятую березовыми рощами. Молоком блестели стволы деревьев, весело шептались яркой листвой их кроны. Радостно стало на душе старика в хороводах красавиц в белых невестиных платьях. Он улыбнулся, разгладил огненную бороду. «Истинно говорят: в сосновом бору хочется молиться, в пихтовом лесу - повеситься, а в березовом - плясать», - подумал он и снова запел о прекрасной пустыне-раине. Это лишь для вконец обмирщившихся да зачерствевших в науках людей пустыня - обязательно бесплодные, безводные песчаные пустоши, но для верующего человека - всякое уединенное место, где никто не мешает возносить молитвы, постигать Бога, спасать душу праведной жизнью и трудными подвигами во имя Вседержителя. Тропа раздвинулась, стала шире и ровней. Чуть поодаль над земным березовым верхом открылась черная громадная скала.
- Хоть и недоброе имя твое - Леший клык, - пробормотал странник, - но сейчас для меня знак хороший.
Предвидя близкое жилье, он заторопился. Вот и завершен еще один переход, хоть и повстречался зверюга, но Бог не выдал, все кончилось благополучно. И тут же услышал грозное:
- А ну стой, а то стрелять буду!
Из-за кустов вышли двое с винтовками. Хмурые лица, глаза пронзительные, недобрые. По внешнему виду (гимнастерки, форменные штаны, сапоги) - какие-то ратные люди.
- Кто такой? Зачем здесь болтаешься?
Странник не оробел: в тайге он встречал всякий люд и всегда расходился с ним миром.
- Зовусь старец Варнава, а иду к братьям по староотеческой вере в хутор Медянки. Меня там знают, - ответствовал им доброжелательно.
- В Медянки, говоришь? Странно, странно, что потянуло тебя туда именно в эту пору, - проговорил, видимо, главный и приказал напарнику: - Веди его к Охрименко, очень уж подозрительная личность. Может, лазутчик.
Второй толкнул старика прикладом в спину.
- Иди впереди и не балуй. Не таких пуля догоняла.
- Не хлопочи, мил человече, зря, - ответил смиренно путник. - Крыл не имею, на небо не улечу, а в землю путь близок.
Вскоре Варнава стоял перед сидящим около землянки каким-то командиром. Кругом по уютной впадине, с трех сторон обступленной сопками, ходили и бегали расторопные солдаты. Многие копали норы в крутых боках крутой горы, другие скатывали вниз свежесрубленные лесины. «Надолго устраиваются», - определил пленник.
Широкомордый, c обличьем, попорченным оспой, Охрименко допрос вел грубо и крикливо:
- И это документ?! Ты мне НКВДэвское прикрытие не суй. Лучше сразу сознавайся, зачем сюда заслан. Кому служишь? Какое получил задание?
В руках унтера маячила справка, из которой следовало, что податель сего свидетельства, Иван Евдокимович Калитин, уполномочен Райпо вести переговоры с жителями района о закупке сельхозпродукции. Такую бумажку сочинил для Варнавы знакомый единоверец, служащий в кооперации, на тот случай, если какой-нибудь придирчивый милиционер остановит Христова трудника на путях его. Фамилия и имя в справке были правильные: так звался в миру бродячий наставник в Божьем учении.
- Никому не служу кроме Господа и наших общин староотеческой веры, - оправдывался старче. - Да я сам страдалец от нынешней власти - шесть лет в Соловецком лагере плоты вязал. Так-то вот, мил человек.
- Я тебе, чекистская шкура, не мил человек. Давай как на духу раскалывайся.
Подозрительность Охрименко питалась страхом, что их секретное предприятие может рассыпаться с первых шагов. Несколько дней назад первые шестьдесят членов отряда, сколачиваемого в Маньчжурии для действий на советской территории, были тайно, ночью и под прикрытием густого тумана высажены с японских рыболовных шхун в ближайшей бухте. Место лагеря было определено начальством в Маньчжоу-го. Близость двух старообрядческих хуторов считалась не опасностью, а благом: староверов в самурайской разведке числили непримиримыми врагами Советов. Но хоть и тайга глухая, хоть и говорят жители Медянок и Комаровки, что за все годы власти сюда не добирались, но ухо надо было держать востро: чекистская хватка многим известна. Вот почему задержанный крепкий старик вызывал у бывалого вояки за святую Русь стойкое недоверие. Ишь, устроили маскарад - борода, лапти, сермяга, берестяной короб и какая-то липовая бумага.
Содержимое пестерька высыпали на землю у ног Охрименко. Тот палочкой брезгливо передвигал валяющиеся предметы: запасные лапти, новые онучи, жестяная фляжка с водой, завернутый в чистое полотенце шмат ржаного хлеба, узелок с солью
- А вот и врешь, что старовер, - начальник поддел сучком стариковскую обутку. - Старообрядцы всегда хвалились: «Лаптей не нашивали».
- Верно! - согласился пленный. - Только моим ногам в них ходить по тайге легче.
Один солдат, как тюремный надзиратель, охлопывал старика, заставил разуться, вывернуть карманы. Второй рылся в зипуне, стянутом с плотных варнавиных плеч. Вот его вороватая рука что-то нащупала.
- Ротный, еще одна грамота!
Охрименко развернул пожелтевший стершийся на сгибах лист и, близко поднеся его к глазам, стал вслух читать:
- Мандат. Выдан гражданину Калитину Ивану Евдокимовичу, он же старец Варнава. Хотя он и из жеребячьего племени и отравляет народ религиозным опиумом, но, поскольку призывает раскольников не бунтовать против власти рабочих и крестьян, не проливать напрасно кровь, разрешить вышеназванному свободное хождение по району боевых карательных действий Первого железного пролетарского полка. Свет и свободу каждому скиту! Комиссар полка Егоров.
- Вон ты какая птица! - Охрименко зло взглянул на задержанного, - с гражданской войны с честным народом воюешь!
Варнава молчал, понимая: бесполезно рассказывать темному, озлобленному бандиту, что сберег давнюю бумагу как свидетельство милости Господа, сохранившего ему жизнь в дни лютого крестьянского восстания на Севере. Захватив тогда его на пути в дальние скиты, красноармейцы, посчитавшие Варнаву связным повстанцев, повели вечного странника на расстрел. Но пригодился тут комиссар. Расспросив старца, поговорив с задержанными крестьянами-староверами, полуграмотный, но умный рабочий-слесарь отменил приказ и со всем своим революционным пылом написал мандат. «Иди, старик, замиряй своих, - напутствовал Егоров Варнаву. - И так кровища хлещет через край».
Хотя и начертана бумага рукой безбожника, но она, считал праведник, не появилась бы на свет без Божьей воли. А как Господь сейчас распорядится? Много поживший человек был готов ко всему.
Охрименко мрачно сказал:
- Все, отбегался советский приспешник и доносчик. - Приказал: - Кинев и Фомин, отведите этого шпиона подальше в сопки и отправьте его на любезное ему небо. Понятно? Скажу яснее - расстрелять!
Старик перекрестился, сел на землю, обулся в стащенные с него лапти. Солдаты, которым, чувствовалось, приказ унтера показался слишком поспешным, не торопили Варнаву и тогда, когда повели его в лес.
Но не счел Господь еще земные дни праведного богомольца и заступника людей перед лицом его. Случилось так, что корневщик из Медянок Федот Петровых, возвращавшийся с туесками из тайги, видел, как незваные пришельцы задержали любимого всеми старообрядцами Варнаву и увели в лагерь. Учуял недоброе мужик - и бегом к своему старцу-наставнику Власию, а у того в доме командир явившегося с морского берега отряда со своими адъютантами - коня с полной сбруей торгуют.