Он зажал бутылку между коленями и потянул сильнее. Раздался громкий хлопок и сразу вслед за ним — вскрик.
— Ой! — девушка отбросила нож и стояла, глядя, как на подушечке левого указательного пальца выступает капелька крови. На ее лице появилось плаксивое выражение.
Мужчина поставил бутылку на край стола и, не отводя взгляд от рубиновой капельки, осторожно взял руку девушки и облизал палец.
— Не бойся… Маленький порезик. Одна только капля. Больше ничего. Это не страшно.
Девушка хотела вырваться, но он прижал ее к столу и крепко обхватил оба запястья.
— Маленькая капля, — нараспев повторял он, заставляя ее снова взяться за нож. — Милый пустячок…
Он положил ее левую руку на мясистый помидор и занес нож, как для удара. Девушка рванулась, раздавив помидор, и он разлетелся по всей кухне россыпью алых брызг. Бутылка опрокинулась и упала на пол.
Горлышко издавало булькающие звуки, красное вино вытекало толчками, как кровь из глубокой раны.
— Пусти! — воскликнула девушка.
Он подхватил ее на руки и понес в спальню.
— Маленький беспорядок, — бормотал он. — Я потом все уберу. Обязательно уберу…
2
Второй раунд подходил к концу. Рюмин начал задыхаться. Он ушел в глухую защиту и прижался к канатам, принимая удары на перчатки и выставленные предплечья, но рука спарринг-партнера все чаще находила кратчайший путь к цели.
Длинный левый хук по корпусу… Рюмин еле успел опустить правый локоть, но полностью закрыться не сумел. Ощутимый удар потряс ребра, печень отреагировала вспышкой боли, разлившейся по всему животу.
Рюмин стал смещаться вправо, сбивая противника с прицела. Короткий правый хук в голову. Это он предвидел и вовремя присел. Двенадцатиунциевая перчатка лишь смазала по коротко стриженным, с проседью, волосам.
Легкие горели. Казалось, еще немного, и они расплавятся, словно куски полиэтилена; вытекут, обжигая пересохший рот.
«Продержаться до гонга», — билось в голове.
Что угодно, лишь бы продержаться!
Тренер, Юрий Шелягин, был человеком старой закалки. Он не признавал двухминутных раундов. «Бокс, ребята, — всегда говорил он, — начинается с третьей минуты». И Рюмин никогда не спорил.
Когда он начинал боксировать, все было по-другому. Перчатки — жесткие, восьмиунциевые, никаких шлемов на голове и честные трехминутные раунды. В конце концов, бокс не шахматы и даже не настольный теннис. На ринг выходят, чтобы драться. И три минуты — они для всех три минуты.
Однако когда тебе почти сорок — до этой даты Рюмину оставалось два с половиной месяца, — становится все труднее выстоять и дождаться перерыва.
Плечи Рюмина тряслись мелкой дрожью, будто его колотил озноб. Мышцы превратились в горячий пульсирующий кисель. Движения утратили былую точность — совсем немного, но этого хватало, чтобы соперник мог не опасаться острой контратаки.
Рюмин скользил вдоль канатов, качая нечеткий «маятник». Он все чаще уходил на «нижний этаж» и при малейшей возможности пытался войти в клинч, чтобы повиснуть на сопернике и отдохнуть.
Противник каждый раз умело разрывал дистанцию и всаживал в голову Рюмина мощную «двойку», а то и — «тройку».
Этих ударов Рюмин не боялся. Его голова болталась на шее свободно, как воздушный шарик на веревочке. Перчатки соперника не встречали неподвижной преграды, мощь ударов выплескивалась в никуда, уходила в атмосферу. Гораздо опаснее был бы апперкот, но он у противника пока не получался.
Рюмин не видел лица соперника, но внимательно следил за его ногами. Как только партнер чуть-чуть подавался назад, опуская руку для замаха, мощная икра его задней ноги напрягалась, а пятка передней слегка отрывалась от пола.
Для Рюмина это служило сигналом: бей! Тело действовало на автомате, отрабатывая усвоенные еще в детстве навыки.