Дак и самовар поставлю. Побежала тетка Клавдия на кухню, звякнула чем-то раз, другой, приговаривая:Это минута, это мы счас
Ты тово Галицкий поднялся со своего места, оперся об косяк, заговорил с Клавдией:Не хлопочи шибко, мы ненадолго Тут вот людям старинкой какой разжиться приспичило, мода такая нынче пошлапомню, что матушка твоя любительница была, вот и привел.
Та слушала его, не переставая хлопотать.
Дак ить пущай в материнском углу забирают, что приглянется, раз надо.
Петр подошел к аккуратно прибранной кровати и стал снимать со стены иконы. Стыдливо обнажалась стена. Он хладнокровно делал свое дело, складывая иконы на стол. Ивана же тот невидящий взор белых настенных пятен мучил.
Руки Петра, сделавшись вдруг проворными, сноровистыми, ничего не хотели замечать: делали свое дело и делали. Иван вдруг представил такого Петра в своей избе, в своей деревне: вот пришел бы он к ним и стал бы так шурудить. Он привстал со своего места, взял Петра за рукутот от неожиданности вздрогнул, но тут Галицкий, поглядев на горку сложенных на столе икон, перевел суровый взгляд на хлопотавшего у стены Петра, который никак не мог отодрать очередную икону, и сказал резко:
Будет, хватит.
Чай пили с кусковым колотым сахаром. Галицкий, не пропуская ни одного слова говорившей Клавдии, Иванне подымая глаз, Петрпоглядывая на стопку икон.
Дядя Володя, да за что мне такое наказание? говорила между тем Клавдия. А? Чем это я прогневала судьбу? Ведь только бог мамку прибрал, мой ушел от меня, а сынокодно дай да дай. Я уж не знаю, откуда мне и братьвысохла вся, на работах разных переломилась, а ему все не вдосталь Только знай на почту да обратно.
Иван и чай толком не пил, слушал Клавдину историю, и сердце у него заходилось от тех слов.
Петр сопел над чашкой, покряхтывал от удовольствия.
Когда уходили, Петр сгреб иконыони в его беремени не помещались. Он и так и эдакне выходило. Галицкий стоял насупившись, Иван мял шапку в руках. Тетка Клавдия металась по избе.
Где-то была тесемочка, хорошенькая такая, как раз на такой случай
Пометавшись по дому, не найдя веревочки, она подошла к хлопочущему с поклажей Петру, сняла с головы платок, открыв вдруг совершенно седую голову:
На, сынок, стяни половчей.
Петр, не оборачиваясь на нее, поспешно взял из ее рук платок, стал перевязывать поклажу.
Галицкий молча пошел в сени.
За платок я вам непременно пришлю, пообещал фальшивым голосом Петр, на что тетка Клавдия проговорила быстро и решительно:Не смей, не дай тебе господь
Она еще долго стояла на крыльце с непокрытой головой, махала им вслед. А у Ивана не выходили из головы ее слова: «Ну за что мне напасть такая, а? Чем я так прогневала свою судьбу, чем?»
Как решил Галицкий, чтоб никого не побеспокоить, ночевали они в Доме колхозника. С вечера за ними приходили, приглашали перейти в избу. Но Галицкий был тверд, отшучивался: «Для чего построили Дом колхозника? Кому в нем жить, если все по избам разойдутся? спрашивал лукаво. Нет, надо с кого-то начинать, вот мы и начнем»«Хитрый ты мужик, отвечали ему. На все у тебя есть ответ, не прицепишься Ну, была бы, как говорится, честь предложена». И уходили, смущенные отказом Галицкого.
А знаешь, Иван, про что я сейчас думаю, мечтательно говорил Галицкий в потемках. Я вот и так прикину, и так примерюсь: а что, к примеру, делать человеку по нашим временам, если в нем сидит с десяток живых научных открытий? Вот как ему с ними быть, если первая резвая половина жизни уже прошла, а он все с одним из них, из тех десяти, никак не разберется. И не потому, что такой, сказать, глупыйведь придумал же их целых десять, не кто-то за него, он сам. Значит, умный мужик. А вот скажи, застрял, забуксовал на первом и ни с места. Ему по срокам в самую пору, покуда силенки не растрачены, уже бы к пятому, седьмому подступать, ан нет, толчется вокруг одного, самого первого.
Вы о ком это, Владимир Дмитриевич? заинтересованно спросил его Иван.
Да это я так, ни про кого, вообразил себе: может же быть на свете такой человек? Были же Леонардо, Михайло Васильевич, этот, считай что, из наших мест, и ничего удивительного, если еще кто из той породы объявитсякорень есть, почему ему не объявиться, а?
Да и то верно, согласился Иван, оглядываясь на храпевшего во всю мощь Петра.
Вот послушай, Иван, как оно тебе глянется? Галицкий откинул одеяло, сел на край кровати, свесив ноги, жаль, что в комнате той темно было, а то бы Иван увидел его преобразившееся лицо. Наши механизмы и все такое прочеена чем основаны? Да на колесе. Ну неужто без него нельзя обойтись? Вот, к примеру, вихрь на дороге. Видал? Есть там какое колесо? Нету. А ты скажи, силища какая. Не удивлялся никогда? Гли-ко, деревья вековые рушит, корни из земли выворачивает, как нитки рвет. А несется над землейникаких тебе колес не надо.
Да, кивал в темноту Иван.
Вот тут-то тебе и вопрос: а кто-нибудь занялся той незаприходованной человечеством силой? Кто-нибудь попытался взнуздать ее? Приручить? Пригласить ее поработать на человека? А? Вот то-то и оно, протянул Галицкий, не дожидаясь ответа. А ты говоришь, попрекнул он молчавшего Ивана.
Дак ведь, попытался было оправдаться тот, как будто и впрямь был виноват за бестолковщину с вихрем.
А Галицкий вел дальше:
А сила эта лежит тем временем открыто, ее искать, ломать над ней голову не надобери ее голыми руками. Правильно говорю?
Иван кивнул в потемках.
А ведь приходится ходить, доказывать, обивать пороги.
Да как же так? посочувствовал Иван.
А вот так, пояснял Галицкий, кому охота на это время тратить? Я тебе, к примеру, завел про вихрь. Не догадался? да то ж я сам с ним мыкаюсь, я полжизни потратил, чтобы приручить ту силу. Сколько я ходил-переходил, перед какими только дверьми не стаивал, каких только я людей не перевидалникто из них зла мне не желал, а на поверку Вот и помирать скоро, а дело не двинулось с места.
Да, многозначительно протянул в темноте Иван.
Вот я и говорю, продолжил Галицкий. А что, если во мне их десяток, этих самых мыслей, идей? А? Сколько жизней мне потребуется, чтобы с каждой из них так-то вот по теперешнему обходиться. И сколько людям дожидаться меня, покуда я пройду по всем коридорам, во все двери стукну, каждому начальнику руку пожму, в глаза загляну? Сколько, а?
Они помолчали в густых потемках.
Так что ты, Иван, если, не дай бог, когда-нибудь надумаешь в науку подаваться, прикинь хорошенькостоит ли зря время терять, когда оно так выходит
А вышло наоборот: загорелся Иван в ту ночь поломать несправедливость, вступиться за Галицкого, пособить его вихревому двигателю. И хорошо, что Галицкий в темноте не видал, как расправились плечи у Ивана, как сжались руки в кулаки; хорошо, что не видел, а то б, может, смеяться стал.
Первым к вертолету, увозившему их из Тарноги, спешил с поклажей Петр, за ним следом шли Галицкий и Иван, говорили о чем-то своем, не обращали внимание на Петра, лишь изредка бросали насмешливые взгляды в его сторону.
4
Когда вышел Галицкому срок домой ехатьа не с чем. И денег колхозных нет, и валов. Делать нечегосел в поезд и подался из города восвояси. Пока ехалмолчал, только желваки ходуном ходили: нервничал.
По приезде сразу в правление отправился.
Председатель как узнал, что валов не удалось достать, так и заорал что есть мочи. А прокричавшись, успокоился было, да ненадолготут ему Галицкий про деньги сказал, что все до копеечки вышли, ничего не осталось. Председатель так и сел. Голову опустил, замолчал. Потом сказал: «Ходили слухи про твои похождения, да только я, Владимир Дмитриевич, людям не верил. Я тебе верил. Вот так. А ты, ты» Он не знал, как быть теперьтак рассчитывал на своего друга. А потом взял да и сказал: «Судить тебя будем, перед законом предстанешь, гражданин Галицкий. И страшно волнуясь, добавил:За расхитительство государственных средств, за хулиганство твое и распутство»
Дело твое, Степаныч, спокойно отвечал Галицкий, я человек открытый, тайн не держу. Как было, так и говорю. А что до суда, так и на суде скажу, куда деньги девал. У меня все записано. Сам к ним не притрагивался. Питалсявот штаны повисли. Я ведь, знаешь, непьющий. Судить так судить, только обидно мне и самому, что ни с чем приехал. Время потерял. Ты бы и сам, Степаныч, не управился, оживился он. Народ нынче ушлый. Денег на него не напасешься. Не сразу я про то понял. Суди меня по закону, а совесть моя чистане посягал я на твои деньги».