Накричавшись, загнав голос до хрипоты, председатель сел на стул. Кто был рядом, дожидалисьиз разговора не все можно было понять. Глядели молчком; он закурил, затянулся раз, другой, шумно выдохнул густой дым, объяснил людям необъяснимое:
Ну так вот. Поставил он ему такую болезнь, что раньше чем через полгода его выпускать никак нельзя. А если выпуститсам на его место сядет. Сами же, говорит, просили, сами хлопотали Я, говорит, как лучше хотел, чтобы никто не придрался Так что вот какое дело.
И он словно глыбу какую, каменюку, взял да и выложил на стол, сказав при всех незнакомое:
Абсурд.
А потом папироску свою шмякнул об пол, наступил на нее сапожищем и добавил:
Абсурд и есть
5
«Здравствуйте, дорогой Иван Федорович!
Да, это я, Галицкий. Не удивляйтесь. Пишу Вам, чтобы снять завесу с моего пропавшего для вас имени (надеюсь только имени, не меня самого). Да, почти год мы с вами не виделись и не говорили по телефону. Однако жизнь есть жизнь, и порой на наши головы ниспадают такие обстоятельства, о которых и не помышляешь. Именно такого рода события и произошли со мной за последнее время, но для вас, как я то полагаю, они не представили бы какого-то особого интереса, поскольку прожито вами, уважаемый Иван Федорович, среди людей еще немного и впечатления у вас о них по преимуществу, как я предполагаю, пока еще самые противоречивые. У меня же достаточно ясно определился берег, которого я и держусь, ибо с него все положенное мне вижу как есть, Пробовал менять эту свою позицию, подгребал даже к противоположному бережкуи такое со мною было, но, видать, сроки мои прошли, они же и взбунтовались против такого моего решения. Так что моя точка зрения с тех пор окончательно определилась, и гляжу я на мир со своего бережкаудивляюсь, и ничего с этим уже не поделаешь в мои лета. На ваши законные вопросы о том, где я и что со мной было, отвечу коротко и в обход всяких ничего не значащих обстоятельств: для дела я провел все это время с огромной пользой. Так что первоначальная моя идея получила материальное воплощение и в настоящее время я, можно сказать, располагаю своей собственной лабораторией, оборудованной хоть и не по последнему слову техники, но и не как-нибудь. Для достижения этой цели, для осуществления моей мечты пришлось маленько потеснить в сарае курятник и над загончиком для овец надстроить надежный верх. Получилось очень даже неплоховсе под рукой, рядом с домом. Проделал еще я на изысканный городской, манер по два окна на каждую сторону с подъемными рамами. Так что лабораториязагляденье. Ну вот, стало быть, теперь я там пропадаю целыми днями, прихватываю иной раз и ночи. Это об условиях моей работы. Скажу по чести, за последнее время пришлось мне пообщаться с людьми особого способа мышления. Что и какговорить особенно не стану, скажу только, что, гонимый исключительно научными соображениями, а также используя их особенность разумения, я безо всякого стеснения выкладывал каждому из них свою идею в надежде как раз на то, что их потревоженный разум ответит мне на мои бесконечные вопросы и, надо сказать к их чести, оказали они мне существеннейшую помощь: я даже засомневалсяпо какую сторону больше разумных мыслей? Например, ну разве бы я когда-нибудь догадался о необходимости Ну да, впрочем, не стану обременять технократией вашу гуманитарную душу Словом, вышло все в конце концов распрекрасно: теперь готовлю копии чертежей, чтобы разослать свою наконец-то материализованную идею по разным адресамне пропадать же ей после столь долгих и вполне, можно сказать, коллективных усилий. Разработка получилась на славу: все, что мне одному было не по силам (ведь образованьице мое, как вы помните, Иван Федорович, желает, так его растак, много лучшего), так вот с помощью моих товарищей по несчастью я преодолел этот пробел. Спасибо им за то огромное. Вот правдане было бы счастья, да несчастье помогло
Умные люди посоветовали также не терять времени зря и сразу подавать свою теперешнюю идею на изобретение, чтобы получить на нее авторское право. Поэтому оформляю документы на изобретение в Комитет по делам изобретений и открытий. Но вот бедая человек деревенский, естественно, нет у нас ни экспертных комиссий, ни ученых советовоткуда им у нас среди коровников взяться, заключение же с места требуется. Дорогой Иван Федорович, вы ближе к наукеочень вас прошу, разузнайте, как мне обойти эту преграду при всем остальном готовом. Даю честное вам словодело, с которым я ношусь столько времени, очень даже хорошее. Оно в конце концов и вам когда-нибудь да сгодится. Вот и все мои к вам просьбы за исключением еще однойприезжайте! А то жизнь проходит. Я же непременно воспользуюсь вашим приглашением, тем более что мне без Москвы никуда, так что если появлюсь вдруг на порогене обессудьте. Затем до свидания. Кланяйтесь своим домашним, ну и теперь кто вперед к кому доберется»
6
Галицкий приехал первым.
За время после их первого знакомства Иван женился. Второпях, суетно все вышло, и потому стеснялся он своего брака. Сам себя корил, что женился хоть и по любви, дак ведь и по расчету тожеиз Москвы уезжать ему никак нельзя было. Дело в том, что Иван то ли под влиянием Галицкого, то ли оно само к нему пришло, но только после его командировки в Вологду, встречи с Галицким и дружбы с ним на «научной почве» вдруг и сам вскоре почувствовал огромное влечение к этому «темному», как говаривал Галицкий, делу и потянулся к нему, потянулся.
Но между ним и Галицким как между двумя учеными с первых шагов объявились разногласия. Так, если Галицкий нашел свою дорогу в науке и какое-то время двигался по ней, набирая скорость, темп, то Иван только искал свое местосидел в библиотеках, подставляя себя то одной идее, то другойкоторой-то он придется по вкусу? Но обоюдной любви до сих пор как-то не получалосьто что-то не устраивало Ивана, а тоНауку. Но он поиски свои продолжал и каждый день после работы, передохнув малость, к немалому огорчению молодой своей супруги, отправлялся в библиотеку, куда был записан по такому случаю.
Второе разногласие его с Галицким состояло в том, что если первый тянулся к земле, организовывал свою лабораторию в сарае, потесняя курятник, то Иван, в душе посмеиваясь над чудачеством Галицкого, ясно сознавал, что большая наука не может делаться среди птичьего помета, ей место в столицетут для нее все условия: электронные микроскопы, компьютеры, дисплеи.
Не имея московской прописки, он и женился на москвичке Ольге, которую хотя и любил, но, как считал, не по-настоящему. Разницу эту он ощущал ясно, Ольга ж нет, потому что думала, что любима, и щебетала счастливаяИван жених был завидный: врач, высшее образование, увлечение наукой. Самого его несоответствие терзало, мотало душу. Может, оттого он и зачастил в библиотеку по научным делам, чтобы унять печаль. Наука же, как он скоро понял, была способна отвлечь и не от такой бедыс ней он забыл про все на свете.
Иван с Ольгой снимали квартиру в самом центревсе с той же заботой быть как можно ближе к науке: чем не пожертвуешь ради дела. Охота пуще неволи. Трещит семейный бюджет, с трудом находятся нужные средства.
У Ольги были основания не очень-то жаловать Галицкогоглавного, как она считала, «виновника» неудобств их семейной жизни.
Галицкий выкладывал на стол нехитрые подарки. Привез он Ивану им самим сплетенные лапти.
«Очень удобная обувь. Кто хоть разок попробовал по грибы пройтись в лапоткахтот никакой другой обуви себе не закажет. И думаю, что та самая лапотная Русь, она только, когда пешком шла, была лапотной, а когда дорожки ее выводили поближе к городам, переобувалась в сапожки, которые всегда с собой в заплечном мешке держалаяловые, блескучие, на тоненькой подошвочке. Недобрые люди назвонили«лапотная», а про сапожки забыли, то ли вид делали, что не видята ведь были они, сапожки-то, были Как же им не быть. Вот так-то вот А ты говоришь, лапотная»
Ольгино трудно скрываемое раздражение наводило Ивана на мысль, что жена его не может понять достоинств Галицкого, не видит незримой, но столь им осязаемой связи с этим человеком, которая переиначивала его, делала Ивана во многом похожим на Галицкого. Иван замечал за собой, что невольно перенимает у Галицкого его неторопливость, жесты, манеру разговора. А город успел обставить его жизнь суетой и бестолковщиной, но он ясно ощущал и второго себяспокойного, уравновешенного, косо поглядывавшего на тогона переполошенного, всегда устремленного незнамо куда, взъерошенного, готового бежать сразу во все стороны. «Н-е-т, положил для себя Иван, не раз вспоминая Галицкого, не на скоростях делаются серьезные дела». Конечно, непросто было среди бегущих оставаться пешим. Иной раз замечал, как без его желания, подчиняясь общему ритму движения, он мчался вместе со всеми. Куда? Он и сам не знал, не ведал: несла его толпа в своем потоке, отбивая способность сосредоточиться, незаметно подменяя глубокие дельные мысли и рассуждения на легонькие, поверхностныедурачила. Но ведь он чувствовал этоуже залог тому, что он себя так просто не отдаст.