Владимир Вольфович, раздался голос из толпы, скажите, а вот если вы станете президентом Жириновский хрипло рассмеялся. Не если, а когда, закричал он, не если, а когда!
Оркестр заиграл марш. Под заунывные, торжественные звуки мы двинулись к Матросской Тишине, где к нам присоединились коммунисты с красными флагами (на фоне падающего снега это выглядело романтично и захватывающе, словно в кино про революцию!), и мы еще долго орали под зарешеченными окнами: «Сво-бо-да! Рос-си-я!». Украдкой, с опасливым любопытством я поглядывала на эти окна, за которыми неясно маячили какие-то белые пятна; мне мнилось, что это Янаев и его соратники бледными лицами прильнули к решеткам и с надеждой и нетерпением смотрят на нас, ожидая, что мы вот-вот возьмем тюрьму штурмом и вернем им свободу.
В этот миг я от души радовалась тому обстоятельству а ведь ещё полгода назад оно вызывало во мне мучительную досаду! что, хоть, конечно, в незабвенные августовские дни все мы искренне желали победы демократии, на баррикадах я всё-таки не была. Впрочем, в этом не было никакой моей заслуги: просто как раз накануне путча мы с бабушкой приехали отдыхать в Дом Творчества Гостелерадио, от которого до Москвы не менее полутора часов езды.
На следующий день в Доме замолчали все радиоточки, отдыхающие уселись в холле смотреть «Лебединое Озеро», а я устроилась на скамейке возле столового корпуса и попыталась развернуть торговлю. В мирное время я подрабатывала корректором тихой газетки с громким именем «Зов» (орган печати Общества Защиты Животных); вот и теперь думала совместить приятное с полезным и подзаработать на свежем воздухе. Кто ж мог знать, что случится то, что случилось, и как раз то обстоятельство, которым наша редакция всегда так гордилась а именно: из принципиальных соображений мы никогда не помещали в газете политических материалов! в одночасье сведет её ценность к нулю?!
Зато вокруг соседней скамьи мигом собралась толпа: в багаже у нашего соседа по столу случайно (как знал!) обнаружился карманный радиоприёмник. Что ж они меня-то игнорируют?! Ведь и я со своей звериной газетой представляю собой пусть безобидное, а всё же развлечение спасение от отпускной скуки! Кое-что всё-таки удалось продать: интеллигентная старушка Уткина, поспешая к месту трансляции новостей, мимоходом пожалела то ли меня, то ли грустного лопоухого щенка, под которым было крупно подписано, что деньги с продажи тиража пойдут на нужды собачьего приюта. Следом подошел молодой, но довольно противный блондин в очках и белой джинсе. Он долго и придирчиво приценивался к товару, отходил и снова возвращался и, так ничего и не купив, пригласил меня в бар.
Уже смирившись с тем, что торговля не заладилась (хоть так и не поняв почему), я без сожаления свернула лавочку, польщенная, что мужчина в белом костюме предпочел меня политической радиопередаче.
После бара, где блондин угостил меня соком и мороженым, мы ещё долго гуляли по территории Дома, затем обошли примыкающий к ней пионерский лагерь, место стольких обид и унижений, где и теперь ещё я могла ненароком встретить своих соседок по палате, приехавших сюда в третью смену; и, что ни говори, а, черт подери, приятно было теперь прогуливаться здесь со взрослым кавалером, уверенно пообещавшим: «Всем рога пообломаем». Впрочем, мы так никого и не встретили был тихий час и вернулись на взрослую территорию, где мой новый приятель со смехом рассказал, как звонил в Москву родителям: «Что у вас там творится, говорят, президента сняли?! (Тут в моей голове начало что-то нехотя проясняться). «Да шут с ним, с президентом ты-то как?!»
Почти без перехода он мягко, но решительно предложил зайти в его номер попить чайку. Мне только-только исполнилось четырнадцать, но я уже знала, что подразумевают мужчины под «чайком» Дрожащим от ужаса голосом я возразила, что строгая бабушка, наверное, уже заждалась меня. Так, может быть, вечером? настаивал мужчина. Посмотрим, пролепетала я, с тоской оглядываясь на уходящую вдаль пустынную аллею. Посмотрим это вежливое нет? с угрозой в голосе произнес мой кавалер, приподняв над очками белесые брови; тут выдержка покинула меня, и я, пробормотав извинение, со всех ног припустила к своему корпусу под начинавшим крапать дождём, ругая себя и клянясь, что без конвоя бабушки не сделаю больше по этой страшной территории ни шагу.