Вернее, понял совсем иначе, чем следовало. Об этом свидетельствовал его ответ.
— Поразительно!—сказал он.—Разве у вас были уже посланцы другого мира?
Сейчас, в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году, любой юноша моих лет сразу бы понял смысл его слов. Но я тогда все еще ничего не понимал. Почему-то я решил, что он шутит.
— Нет, — ответил я, — не были. Но когда-нибудь они должны появиться. Я читал об этом… у Беляева.
Я не помнил, было ли у Беляева хоть одно произведение на тему об обитателях других миров, но мне казалось, что у него такое произведение должно быть.
— Беляев — это ученый? — спросил он.
— Нет, писатель.
— Ты спокойный и выдержанный юноша, — сказал он. — И это очень хорошо. Но если я человек с другой планеты, то разве тебя не удивляет, что я говорю на твоем языке?
— А кто вам сказал, что это меня не удивляет? Наверное, вы у нас не в первый раз.
По этой фразе можно подумать, что я наконец понял, кто он такой. Но это было не так, я по-прежнему ничего не понимал и вел шутливый разговор, ожидая, когда он сам начнет говорить серьезно.
— Да, — ответил он. — Я второй. Двадцать восемь лет назад к вам приходил первый.
— Почему же мы ничего об этом не знаем?
— По двум причинам. Он ни с кем у вас не встретился, потому что попал сюда ночью и пробыл всего несколько минут. А вторая причина в том, что вы могли узнать об этом через двадцать восемь лет.
Только потом, уже в воспоминаниях, я обратил внимание на грамматическую странность этой его фразы. Тогда я удивился только ее прямому смыслу.
— Двадцать восемь и еще двадцать восемь,—сказал я.—Трудно понять, что вы хотите сказать этим.
— Трудно потому, что ты меня вообще не понимаешь. Двадцать восемь лет для нас — это те же двадцать восемь лет для вас, но только не назад, а вперед.
Только тут я начал понимать, что он и не думает шутить со мной, а говорит вполне серьезно. И мое странное спокойствие сменилось волнением. Я хорошо помнил уроки математики в школе и основные понятия о теории относительности, о которых, сверх программы, рассказывал нам учитель. Как-то внезапно до моего сознания дошло… и я понял все необычное значение этой встречи на пляже. Понял потому, что поверил…
— Объясните! — попросил я, заметив, что мой голос невольно дрогнул.
Видимо, и он заметил это, потому что МЯГКИМ ДВИЖЕНИЕМ ПОЛОЖИЛ СВОЮ РУКУ НА МОЮ И СЛЕГКА СЖАЛ ЕЕ, КАК БЫ УСПОКАИВАЯ МЕНЯ.
— Не волнуйся,—сказал он.—Все это естественно, хотя и необычно для тебя. Мы живем в параллельных мирах, но наше время течет, относительно вашего, в обратную сторону.
Прикосновение его руки действительно успокоило меня. Может быть, потому, что я все же не до конца осознал происходившее. Я спросил первое, что пришло мне в голову:
— Значит, вы родились не в прошлом, а в будущем?
— Для тебя—да! Так же, как и ты для меня родился тоже в будущем.
— Или, иными словами, еще не родился.
— Для моего восприятия именно так. Тут у меня появилась нелепая мысль, которая показалась мне глубокой.
— Значит, — сказал я, — находясь здесь, у нас, вы молодеете с каждой минутой. И можете вернуться в ваш мир ребенком.
— Странная идея!—сказал он.—Время едино, это абстрактное понятие. Я нахожусь здесь и продолжаю жить точно так же, как прежде, если не считать, что я на другой планете. И с каждой минутой не молодею, как ты сказал, а старею.
— Но, вернувшись в ваш мир, вы попадете в прошлое?
— Да!
— Я не знаю, сколько вам лет,—сказал я с непонятным ожесточением,—но, пробыв у нас столько же и вернувшись, вы сможете присутствовать при собственном рождении.
Мне казалось, что мои рассуждения глубоки и безупречно логичны.
— У тебя что-то путается в голове по этому вопросу,—сказал он.—Но это неудивительно.