Последние несколько лет дядюшка Мэтт жил здесь, в Нью‑Йорке, в квартире гостиничного типа на Южной Сентрал‑Парк‑авеню. Двенадцать дней назад он умер и был скромно предан земле, после чего поверенный Маркус Добрьяк вскрыл завещание. В числе прочих указаний было и такое: не уведомлять меня о кончине дядьки и завещательном отказе имущества, пока не будет покончено со всей правовой путаницей. «Мой племянник Фредерик – человек ранимый и чувствительный, – говорилось в завещании. – Присутствие на похоронах может взволновать его, а от канцелярской волокиты у него начнется зуд».
Вот так‑то. На все про все Добрьяку понадобилось двенадцать дней.
Впрочем, в моем нынешнем состоянии я бы предпочел, чтобы волокита длилась двенадцать лет. Или двенадцать веков. Я был обладателем сотен тысяч долларов, я сидел в баре в обществе Райли и ждал, когда принесут «джек дэниэлс» со льдом, но при этом испытывал лишь тошнотворный страх.
Ну, да худшее было еще впереди. Когда нам принесли виски, и я единым духом ополовинил свой бокал, Райли сказал:
– Фред, давай‑ка внесем ясность в вопрос о деньгах, а потом поговорим и о другом.
– О чем, например?
– Сначала разберемся с деньгами.
Я подался вперед.
– Хочешь знать, откуда они взялись?
Похоже, Райли удивился.
– Разве ты еще не догадался?
– Как это? Что‑то я тебя не пойму.
– Фред, ты когда‑нибудь слышал о Мэтте Грее по кличке «Короткая Простыня»?
Имя показалось мне знакомым, но очень и очень смутно.
– О нем писал Маурер? – спросил я.
– Не знаю, возможно. Это мошенник со Среднего Запада, которому было уже за сорок, когда он выстелил треть страны пустыми расписками, будто октябрьский листопад.
– Моего дядьку звали Мэтью Грирсон, – напомнил я.
– "Короткую Простыню" тоже, – ответил Джек. – Мэтт Грей – нечто вроде рабочего псевдонима.
Я нетвердой рукой потянулся за бокалом. Хоть он и был наполовину пуст, тем не менее, я ухитрился облить виски большой палец. Проглотив остатки питья, я облизал палец, посмотрел на Райли, похлопал глазами и сказал:
– Стало быть, я унаследовал триста тысяч долларов от мошенника?
– И теперь надо подумать, где безопаснее всего их хранить.
– От мошенника, – повторил я. – Райли, неужели ты не понимаешь?
– Понимаю, понимаю, – раздраженно ответил он. – Фред, мне не до шуток.
Я хихикнул.
– А еще говорят: пусти свой хлеб по водам, – я расхохотался вголос.
– От мошенника! – Теперь я буквально покатывался со смеху. – Я получил в наследство свои собственные деньги! – Вскричал я и аж захрюкал, поперхнувшись воздухом.
Райли подался вперед и влепил мне оплеуху, после чего сообщил:
– У тебя начинается истерика, Фред.
Да, верно. Я извлек из бокала два кусочка льда, сунул один в рот, а другой прижал к щеке, которая горела огнем после полученной оплеухи: у Райли была тяжелая рука, ирландская.
– Полагаю, это пошло мне на пользу, – рассудил я.
– Вот именно.
– Тогда спасибо.
– Что‑нибудь не так? – подозрительно спросила подбежавшая официантка.
– Да, – ответил Райли. – В стаканах ничего нет.
Официантка взяла со столика бокалы, смерила нас еще одним подозрительным взглядом и удалилась.
– Вопрос в том, что ты намерен делать с деньгами, – продолжал Райли.
– Наверное, куплю слиток золота.
– Или Бруклинский мост, – угрюмо буркнул Джек.