У, как я визжу от счастья. Выпускаю руку деда. Бегу туда, где теплые соленые волны и белый песок. Я трогаю волны руками как незнакомого, но симпатичного котенка, дую на белую пену, скинув сандалии, ношусь, обезумев в прибое, а когда вижу, что вода достаточно теплая, отпрашиваюсь у деда поплавать под его присмотром.
Мы никому не скажем, шепчет дед прикладывая палец к своим губам, на его запястье синий якорь, половина солнца в виде штурвала и крылатый змей
*
О, как болит моя голова. Дед, море. Лхматый мальчик, который сказал, что он Медведь. Я касаюсь своего затылка, на руке кровь. Кажется, я ударился о могильную плиту, когда бежал и запнулся о древесный корень, да еще был лук:
Где мой лук? спрашиваю я склонившегося надо мной круглолицего старика, одетого в засаленную телогрейку и точно такие же ватные штаны.
Хүүхэд, отвечает старик, щуря свои итак необычно узкие глаза цвета крепко заваренного чая, который местные называют чифирь.
Голова болит, жалобно шепчу я.
Чичас, чичас, будет хорош, круглолицый лысый старик в засаленной фуфайке, протягивает к моей голове свои ладони, похожие на корни деревьев, и начинает водить ими по кругу, что то шепча себе под нос.
Я вижу, как из рукавов фуфайки появляются руки в наколках кусающие себя за хвост змеи ли драконы, мне становится страшно, я сразу вспоминаю про зеков и про лагеря, которых вокруг так много.
Старик видит мой страх: Бүү ай гэж тэнгэр элч тэдэнд хэллээ, говорит старик, глядя мне в глаза: «он хочет, чтобы я не боялся», понимаю я краешком сознания. А старик продолжает уже по-русски: ничего, харош будет, харош.
Ага, хорош, слышу за спиной деда в грязной фуфайке Ленкин бубнеж.
Нам теперь за него дома попадет, вздыхает где-то рядом Ленкин братик.
Все хорош, кивает старик, указывая небритым подбородком на меня и поднявшись легко, одним движением, оказывается на ногах, словно потеряв к нам всяческий интерес, быстрым шагом направляясь в сторону таежного леса.