Женщина задумчиво посмотрела на Петровича:
Мне хотелось бы вас как-нибудь отблагодарить.
Право, не стоит беспокоиться. Он бросил смущенный взгляд в ее сторону. Одета она была аккуратно, но, скажем так, не богато. Красивая все-таки, тут не поспоришь, хотя, как на взгляд Петровича, немного злоупотребляла косметикой. С учетом этого ей, пожалуй, слегка за сорок. По всему чувствовалось, что лучшие времена у нее позади. И чем она могла отблагодарить Петровича? Женщины, по правде говоря, его давно не интересовали. Когда-то он отдавал им должное, и многие из них любили его. Может, потому в результате и остался холостяком. А теперь-то, что толку говорить об этом? Тем более, что говорить только и оставалось.
Не подумайте, я вовсе не Она словно бы почувствовала его сомнения, словно бы сама засомневалась в чем-то. И решила вдруг: Послушайте, у вас есть время? Идемте ко мне. Я вас отлично накормлю. Мы как раз у моего дома.
Предложение по нынешним «не тучным» временам звучало заманчиво.
Звучит заманчиво, сразу согласился Петрович. Он взглянул на дом, указанный взмахом ее руки: старый, пятиэтажный, кирпичного цвета, с белой, местами обвалившейся лепниной, дом, как и женщина, явно знавал лучшие времена. Мне было бы любопытно взглянуть на квартиру в этом доме. Я, знаете ли, любитель старины.
Все мы в определенном возрасте становимся любителями старины, отозвалась женщина, открывая хитрый замок на тяжелой двери парадного.
В подъезде было тепло, сухо, темно; что удивительно, здесь не чувствовался кислый запах старости его нет смысла описывать: он всем хорошо знаком, потому что свойствен не только старым домам, но и старым, одиноким людям. Еще удивительнее был работающий лифт в этом старом доме. Задрав головы, они остановились у забранной металлической сеткой клети, уходящей в бездну.
Вы абсолютно правы. Я, например, заинтересовался прошлым, лишь выйдя на пенсию. Моя профессия никак не была связана с историей, сказал Петрович, чтобы не молчать в ожидании он всегда испытывал неловкость в подобной ситуации.
Лифт подошел бесшумно, хотя дом вздрогнул как будто к рыбацким мосткам пришвартовался тяжелогруженый баркас. Распахнулась дверь, яркий свет косо разрезал темноту. Женщина чуть подтолкнула Петровича в спину, чтобы он заходил первым.
В углу кабины сидел старик-лифтер, даже не посмотревший в их сторону.
Седьмой, пожалуйста, сказала женщина.
Петрович удивленно воззрился на нее. Старик тоже:
А почему не в подвал сразу? А может быть, на Седьмое небо желаете? спросил он, не трогая лифт с места.
Послушай, Арон, сказала женщина. Совесть надо иметь. Ты ведь сегодня уже получил свой обол.
А про инфляцию ты что-нибудь слышала? хмыкнул старик, протягивая раскрытую ладонь.
Выйдя из лифта, остановились у дверей, не уступающих по размеру гаражным воротам. Звякнули ключи. Петрович хмыкнул, представив себя перед вратами рая. А рядом апостола Петра, звенящего ключами.
Кем же вы были по профессии? Женщина легко, будто садовую калитку, распахнула дверь. Проходите. Раздевайтесь. Вон вешалка, видите? Не вздумайте снимать обувь у нас тут по-простому.
В прихожей, как и в подъезде, царила полутьма, хотя здесь на стенах светилось множество плафонов, да и вместо потолка (которого видно не было) горело звездное небо из мелких лампочек, тускло поблескивал золотой багет картин, развешенных в глубине помещения. Что касается запаха нет, скорее аромата, витавшего в воздухе, то его хотелось вдыхать полной грудью, что Петрович и сделал несколько раз, но прекратил дыхательные упражнения, так как у него закружилась голова: просто беда с головой-то, подумал он.
Идите за мной, поманила она его, а то здесь можно заблудиться.
У вас тут как в музее, сказал он, присматриваясь к картинам. Это что же, всё подлинники?
Да уж надеюсь, послышался ответ издалека.
Потерявший хозяйку из виду Петрович поспешил на ее голос и, как ему показалось, вошел в следующее помещение зал, вероятно, большой зал, поскольку исчезли плафоны на стенах, и картины, и сами стены исчезли, как бы отодвинувшись за горизонт вместе с продвижением в глубь этого пространства помещения такого же полутемного, как и прихожая, и освещенного все же каким-то невидимым источником, заставлявшим, скорее всего, светиться сам воздух, как лучи не взошедшего еще солнца заставляют светиться червонным золотом белесый утренний туман.