Так все же кем вы были по профессии? послышался ее голос прерывавшийся слегка, будто она поднимала что-то тяжелое или, допустим, стягивала с головы свитер с плотным горлом.
Петрович покрутился на месте, пытаясь понять, откуда раздается голос, но, сочтя это неприличным, так как она, возможно, и в самом деле переодевалась, сел на диван, проявившийся в тумане весьма кстати, и утонул по пояс в его мягких подушках.
Был? Инженером. На «Красном экскаваторе». Всю жизнь, проговорил он в пространство, будто каясь перед Богом за совершённый грех.
Она появилась неожиданно, к тому же не с той стороны, откуда раздавался голос. И правда уже переодевшись. Наряд ее длинное, свободное, однотонное платье, подпоясанное с напуском, походил на древнегреческий пеплос квадратный кусок ткани, в который гречанки заворачивались, закрепляя на плече брошью, называемой фибулой. Являлся ли наряд пеплосом, легко можно было проверить: стоило развязать поясок и расстегнуть фибулу, как пеплос, в отличие от платья, упал бы к ногам хозяйки, оставив ее совершенно обнаженной, так как под пеплосом гречанки ничего не носили, но не от особой сексуальности просто нижнего белья у них в те времена не существовало. Вот какие подробности о древнегреческом костюме знал Петрович, благодаря своей любви к старине. Ему интересно было бы проверить, пеплос ли на ней все-таки, но не для того, чтобы увидеть ее обнаженной, а так, любопытства ради. Хотя
Надо сказать, «пеплос» ей очень подходил, не то чтобы скрывая, но как бы оправдывая некоторую монументальность фигуры, это делало ее похожей на известные изображения древнегреческих богинь, также отличающихся здоровой полнотой в сравнении с современными канонами.
Давайте наконец знакомиться, сказала она, протягивая руку. Я Ана.
Анна? переспросил он, поднявшись с дивана и пожимая ей руку.
Нет, Ана, она подняла палец, обращая внимание на особенность произношения ее имени.
Ага. Понял: Ана. Помню, недавно был такой тропический шторм. Я тогда обратил на него внимание из-за названия.
Шестой по счету под таким именем А вас-то как зовут?
А. Петрович, засмеялся он.
Петрович?
О. Нет конечно Он засмеялся еще пуще: Иван Петрович. Иван Петрович что может быть банальнее?
Так как вас все-таки прикажете называть? засмеялась и она.
Петровичем, если вам не трудно. Меня все так называют. Петрович, Иван Петрович какая разница? Зато Петрович короче.
Ну Иван-то еще короче
Короче, да Иванов пруд пруди. А Петровичей заметно меньше.
Тут я с вами согласна. Хотя Иван мне нравится больше. Гора-а-аздо больше Можно я буду называть вас Иваном? Тем более, что это ваше имя.
Между тем они снова куда-то шли. По изменившемуся звуку шагов они стали гулкими и громкими Петрович понял, что они вошли в новое помещение. В центре его (стен по-прежнему видно не было, но Петровичу показалось, что именно так в центре) стоял стол: огромный, персон, быть может, на пятьдесят, за которым по одну из сторон в молчании сидели три женщины или девушки понять не представлялось возможным, поскольку, опять-таки, освещение в зале было камерным: несколько канделябров на столе, на обитаемом, так сказать, его участке остальная часть не накрытой столешницы скрывалась в темноте, давая возможность воображению судить об истинных ее размерах.
Мои дочери, объявила Ана. Они остановились по другую сторону стола, напротив девушек (никогда не имевший детей Петрович решил отчего-то, что дочерям больше подходит именно такой статус).
Кло, Ана указала рукой на девушку, поднявшуюся и сделавшую нечто вроде реверанса в знак приветствия. В руках у нее безостановочно метался клубок ниток, который она теребила привычным движением, что заметно диссонировало с ощущением мертвенного покоя, царящего в зале. Ты можешь, хоть не надолго, отложить пряжу?
Хорошо, мама, снова чуть присела девушка. Она была не так уж и молода, но все еще хороша собой той особой красотой, которую придает лишь молодость, тем больнее, когда с наступлением зрелости красота начинает увядать. И эта боль то ли во взгляде ее, то ли в поведении (в готовности принять будущее, что бы оно не принесло с собой) уже ощущалась. И в этом тоже была своя прелесть.
Лахе. С тем же заученным приветствием поднялась другая. Она, как показалось Петровичу, держала что-то вроде аптекарских весов, которые поспешно переправила под стол. Ну совсем как дети! беззлобно пожурила мать.