Как бы там ни было, вот брошюра, а вот и дело для тебя, Питу. По вечерам ты будешь читать ее нам.
- А днем?
- А днем будешь пасти овец и коров. Вот тебе брошюра.
И фермер достал из седельной кобуры одну из тех брошюрок в красной обложке, какие во множестве публиковались в то время с разрешения властей либо без оного.
В последнем случае, правда, автор рисковал отправиться на галеры.
- Прочти-ка мне название, Питу, чтобы я по крайней мере знал, о чем тут речь. Остальное ты прочтешь мне позже.
Питу взглянул на первую страницу и прочел слова, с тех пор сделавшиеся от частого употребления весьма зыбкими и неопределенными, но в то время находившие искренний отклик во всех сердцах: «О независимости человека и свободе наций».
- Что ты на это скажешь, Питу? - спросил фермер.
- Скажу, господин Бийо, что мне сдается: независимость и свобода - это одно и то же; господин Фортье выгнал бы моего покровителя из класса за плеоназм.
- Плеоназм это или нет, но эту книгу написал настоящий мужчина, - сказал фермер.
- И все-таки, отец, - сказала Катрин, повинуясь безошибочному женскому чутью, - спрячьте ее, умоляю вас! Из-за нее с вами может стрястись беда. Я, например, дрожу при одном только ее виде.
- Отчего же это она повредит мне, если не повредила автору?
- А откуда вы знаете, что она ему не повредила? Письмо написано неделю назад и пришло только сегодня, хотя вообще письма из Гавра доходят к нам гораздо быстрее. А я тоже получила сегодня утром письмо.
- От кого это?
- От Себастьена Жильбера, который тоже вспомнил о нас; он многое поручил мне передать своему молочному брату Питу; у меня это совсем вылетело из головы.
- И что же он пишет?
- А вот что: его отец уже три дня как должен был приехать в Париж, но так до сих пор там не появился.
- Мадмуазель права; мне тоже не нравится это опоздание, - сказал Питу.
- Замолчи, заячья душа, и ступай читать трактат доктора; тогда ты станешь не только ученым, но еще и мужчиной! - воскликнул фермер.
Так разговаривали французы в ту пору, ибо стояли на пороге десятилетия, когда французская нация принялась подражать греческой и римской истории со всеми ее составляющими: самоотвержением, проскрипциями, победами и рабством.
Питу взял книгу с величайшим почтением, чем окончательно покорил сердце фермера.
- А теперь скажи-ка, - спросил тот у Питу, - ты обедал?
- Нет, сударь, - отвечал Питу, сохраняя тот полублагоговейный, полугероический вид, какой принял, получив книгу.
- Он как раз собирался пообедать, когда его выгнали из дому, - сказала девушка.
- Ну что ж! - сказал Бийо. - Ступай к мамаше Бийо и скажи, чтобы она покормила тебя тем, что едят у нас на ферме, а завтра приступишь к работе.
Питу бросил на господина Бийо благодарный взгляд и в сопровождении Катрин отправился на кухню, где единовластно правила госпожа Бийо.
Глава 6
БУКОЛИКИ
Госпожа Бийо была дородная матрона лет тридцати пяти - тридцати шести, круглая, как шар, свежая, пышная, сердечная; она без устали сновала между двумя голубятнями, между стойлами для коров и овец, словно многоопытный генерал, объезжающий расположение войск; она производила смотр своим горшкам и сковородкам; ей довольно было одного взгляда, чтобы определить, все ли в порядке, довольно было повести носом, чтобы узнать, не следует ли подбросить в кастрюльки тмина и лаврового листа; по привычке она вечно ворчала, но и в мыслях не имела досадить этим ворчанием мужу, которого уважала не меньше, чем самых важных персон, дочери, которую любила сильнее, чем г-жа де Севинье г-жу де Гриньян, или батракам, которых кормила так, как ни одна фермерша в округе.