Нам известно только, что В. А. Жуковский в 1841 году опубликовал это стихотворение со строчкой: «Тёмный твой язык учу». И нет свидетельств, что он это стихотворение поправлял
Главным же аргументом в пользу того, что стихотворение искажено, чего не почувствовал Г. Красухин, является «тавтология самая пресная» двух заключительных стихов:
Я понять тебя хочу,
Смысла я в тебе ищу.
Стремление «понять» и поиски «смысла» суть одно и то же, ничем не оправданный повтор, тавтология. В подлиннике стихотворения говорится о другом. Желание понять жизнь, её «мышью беготню» продолжается сообщением о том, как, каким образом это достигается: «Тёмный твой язык учу». Поэт говорит о способе достижения смысла изучением «тёмного языка». Так же, как в «Борисе Годунове»: «Учусь удерживать вниманье долгих дум». А потому стихотворение должно завершаться так:
Я понять тебя хочу,
Тёмный твой язык учу.
Здесь «тёмный», вовсе не значит неразвитый или отсталый, но неизвестный, таинственный. Так же, как у А. Блока в «Возмездии»: «Два-три звена и уж ясны / Заветы тёмной старины». «Тёмная» старина вовсе не уничижение её. Но ещё неясная, таинственная
Этому живому постижению смысла через постижение «тайного языка» противостоит в стихотворении А. С. Пушкина статичное античное «Парки бабье лепетанье», богини судьбы, прядущей нить человеческой жизни. Пушкин и поминает-то Парку мимоходом, небрежно и даже уничижительно: «Парки бабье лепетанье», лепетанье В том значении, что не она откроет ему смысл и тайну жизни, но изучение «тёмного языка».
Это не всегда понималось и уяснялось даже, вроде бы, искушёнными литераторами. Во всяком случае, В. Брюсов в одноимённом стихотворении «Парки бабье лепетанье», представляющем собой перепев пушкинского, пророчество связывает с Парки лепетаньем, от которого «жутко». Хотя какое от неё пророчество, если известно, что нить её когда-нибудь, да оборвётся. Обретение смысла связывает с ней: «Томных звуков нарастанье / Смысла грозного полно». А в другом стихотворении «Веретёна» закон бытия В. Брюсов тоже связывает с Паркой. Судьба в её руке, в её жужжащем веретене: «Что назначено, то будет! Исполняется закон / Под звенящее жужжанье вдохновенных веретён». То есть В. Брюсов не смысл постигает, а представляет значение Парки. Не с помощью её постигает жизнь, а жизнь подгоняет под античный канон Таким образом, как перенесением значения Парки в нынешнюю жизнь, так и исключением из стихотворения «тёмного языка» уходит главное, чему и посвящено стихотворение: как человеком обретается смысл жизни, как за её внешними проявлениями, её «мышьей беготнёй» постигается истинный смысл. А почему «тревожит»? Потому, что без этих внешних, обыденных проявлений не бывает и её высокого смысла.
Вот о чём вопрошает в этом стихотворении А. С. Пушкин. Это вечное, ничем не устранимое терзание человека пред загадочностью и таинственностью мира. Более определённо поэт представит это в «Медном всаднике», где бедный Евгений будет задаваться этим же трудным вопросом о смысле человеческой жизни, но уже не пред «мышьей беготнёй», а перед Божией стихией, с которой и царям не совладеть:
Или во сне
Он это видит? Иль вся наша
И жизнь ничто, лишь сон пустой,
Насмешка неба над землёй.
Правда, в пушкинском подлиннике речь не о «небе», а о Роке: «Насмешка Рока над землёй». Так же, как в стихотворении Ф. Тютчева «Бессонница»: «Нам мнится: мир осиротелый/ Неотразимый Рок настиг»
Первые публикаторы «Медного всадника» исправили «Рок» на «небо», не задавшись вопросом: почему «небо», Провидение, Бог будет насмехаться над человеком, если он творение Его?.. Рок в данном случае участь, жребий, судьба, доля человека, никому неведомая, но неизбежная. И никаким Паркам неподвластная и ими необъяснимая. Так же, как и у А. Блока:
Ты занят всякими делами,
Тебе, конечно, невдомёк,
Что вот за этими стенами
И твой таится может Рок.
Как видим, не было никаких причин первым издателем «Медного всадника» заменять «насмешку Рока» «насмешкой неба». Ведь в петербургской повести уже говорится о «воле роковой». Но петербургская повесть А. С. Пушкина и до сих пор публикуется с искажениями. Эта правка лишний раз свидетельствует о том, что с публикацией пушкинских текстов у нас не всё благополучно, в том числе и в рассматриваемом нами стихотворении. В самом деле, в публикации «Медного всадника» П. Е. Щёголевым ещё в 1923 году была высказана неоспоримая мысль о том, что текст пушкинской повести должен печататься в том виде, в каком она была представлена царю, а не в том, в какой она оказалась после незавершённой авторской правки. Но в таком виде последний раз «Медный всадник» издавался П. Е. Щёголевым в 1934 году. Последующие издания петербургской повести были с немотивированной «правкой». Как видим, в пушкинском мире «мышья беготня» жизни, то есть её внешние, повседневные проявления заменяются «Божией стихией», всё определяющей, с которой и царям не совладеть.