-- К ратуше! К депутатам! Скорей! Скорей!
-- Так, так, -- бормотал Тилли, глядя, как удаляются самые неистовые из
горожан,--идитекратуше,идитетребовать, чтобы депутатысовершили
подлость, и вы увидите, удовлетворят ли ваше требование. Идите,мои друзья,
идите!
Достойный офицер полагался начесть должностныхлиц так же, как и они
полагались на его честь солдата.
-- Знаете, капитан, -- шепнул графу наухо егостаршийлейтенант, --
пусть депутаты откажут этим бесноватым в их просьбе, но все же пусть они нам
пришлют подкрепление; я полагаю, оно нам не повредит.
ВэтовремяЯнде Витт,оставленныйнами, когдаон поднимался по
каменной лестнице после разговора с тюремщиком Грифусом и его дочерью Розой,
подошел к двери камеры, где на матраце лежал его брат Корнель, которого, как
мы уже говорили, прокурор велел подвергнуть предварительной пытке.
Приговор об его изгнании был получен, и темсамым отпаланадобность в
дальнейшем дознании и новых пытках.
Корнель,вытянувшись насвоем ложе, лежал с раздробленными кистями, с
переломаннымипальцами.Онне сознался внесовершенном им преступлении и
после трехдневныхстраданий вздохнул,наконец, соблегчением, узнав,что
судьи, от которых он ожидал смерти, соблаговолилиприговорить еготолько к
изгнанию.
Сильныйтеломинепреклонныйдухом,он быочень разочаровал своих
врагов, если бы они могли вглубоком мракеБюйтенгофской камеры разглядеть
игравшуюнаегобледном лицеулыбкумученика, которыйзабываето всей
мерзости земной, когда перед ним раскрывается сияние неба.
Напряжением скорее своей воли, чем благодаря какойлибо реальной помощи,
Корнельсобрал все свои силы,и теперь он подсчитывал, сколько времени еще
могут юридические формальности задержать его в заключении.
Это было как раз в то время, когда гражданская милиция, которой вторила
толпа, яростнопоносила братьев де Витти угрожала защищавшему их капитану
Тилли.Шум,подобноподнимающемуся морскомуприливу,докатился достен
тюрьмы и дошел до слуха узника.
Но, несмотря на угрожающий характер, этот шум не встревожил Корнеля, он
даже не поднялся кузкому решетчатомуокну, через которое проникал уличный
гул и дневной свет.
Узник был в таком оцепенении отнепрерывных физическихстраданий, что
они стали для него почтипривычными. Наконецон с наслаждением чувствовал,
что его дух и егоразум готовы отделиться от тела; ему даже казалось, будто
ониуже распрощалисьс теломи витаютнад нимподобно пламени,которое
взлетает к небу над почти потухшим очагом.
Ондумалтакжео своембрате. И, можетбыть,этамысль появилась
потому,чтоон каким-то неведомым образом издалипочувствовал приближение
брата.
В ту самуюминуту, когда представлениео Яне так отчетливо возникло в
мозгууКорнеля,чтоонготовбылпрошептать егоимя,дверькамеры
распахнулась, вошел Яни быстрымишагаминаправился кложу заключенного.