Да тут у нас не монастырь, однако!
Молчать! Не перечить! Не лупанарий же здесь в конце концов!
Помывочная!
Супруга у меня человек строгих правил, глубоко верующий эээ с ног до головы поглощена не традиционной для Рима конфессией, сидит на своей волне император.
Аааа, ну, если так, тогда, конечно, запреты были. И неоднократные. Очень строгие. С карами небесными за их нарушение. Императоры-консерваторы Адриан, Марк Аврелий и Александр Север один за другим издавали Эдикты о раздельной помывке полов.
Зачем же каждый из них издавал заново? Или императоры-либералы, правившие в промежутках между консерваторами, эту норму отменяли, дозволяя римлянам и римлянкам сливаться в термах воедино, что ли?
Нет же! Никто ничего не отменял!
Зачем же почём зря для подтверждения одной и той же нормы переводились папирусы и пергаменты?
Кто ж это знает! Может, повторенье мать ученья! Традиция мыться совместно возрождалась из пепла сама собой, как только шумные пропагандистские кампании и очередные авралы заканчивались, в голос уверяют императора почтенные матроны и юные целомудренные девы, поворачиваясь к нему то своими фасадами, то тылами. Мыться всеобщим кагалом это не просто очищаться от пота и грязи! Это наш римский образ жизни! Чтобы в мире безо всяких Персий жить единым человечьим общежитьем!
Это не римский обычай! Эллинский!.. август строго поправляет незнаек-незнакомок всех оптом и мягко воркует в сторону той одной, на которую только что положил свой зоркий и плотоядный глаз, и тонкую трепетную душу: Ступай ко мне, милая девушка! Да иди же ты поближе! Не стесняйся! В ногах правды нет! Присаживайся! Да не поодаль! И не рядом, а на мои колени! Ты здорово вертелась, прекрасно потрудилась и в этом преуспела, я видел твой тыл, и уж очень он мне по нраву пришёлся
Приглянулся? переспрашивает дева, словно затягивая время.
Иди на колени, говорю! Не тяни резину!
Какие ещё колени! Ни за что не сяду эээ я не усядусь! Упаду ягодицами на каменный пол! Ты же сам стоишь, как столб!
Вот я уже сел!
Вижу! Не слепая!
А чего ж ты теперь встала, как вкопанная? У меня жеребец, когда взбрыкивает, точно так на дыбах стоит!
Что-что? Я не услышала, что у тебя там на дыбы встало?
Иди ко мне сейчас же! Или ходить разучилась, прелестница? Ну, я сам могу к тебе подойти, я с чаровницами не гордый! Ты куда отскакиваешь?! Ах, ты строптивица! Повелеваю! Могу даже Эдикт издать, если хочешь! Живо ко мне! Одна нога там другая здесь!
Заплати и спи спокойно!
Штаааа?!!!!
Да я про налоги!
Штаааа?!!!!!!!!!!
Даром, даром, даром! Бесплатно спи! Бог с ними, с налогами и с дефицитной римской казной! А вот мою шаловливую ручку позолотить не помешало бы! И никаких Эдиктов для этого не надобно! Сторицей окупится твоя щедрость!
Мужчина, лежавший в горячей ванне, дёрнулся от негодования, но не проснулся, а свободная римская девица вдруг пропала, будто вовсе не бывала.
И избыточное возбуждение с императорского тела в один миг схлынуло. Тем более, что перед его глазами из густого тумана выплыла строгая физиономия Отацилии.
Брррр Почудилось.
Почитание памяти отца
«Вот и время пришло
Мне домой возвращаться,
Но в далёкой столице
Чей мне будет рукав
Изголовьем душистым? ..»
Отомо Табито
Филипп спал и ему снилось, как он, выпрямив в гордой осанке спину, в окружении верных телохранителей-мавров стоит теперь в «президиуме» курии Юлия пред десятками, а то и тремя сотнями римских сенаторов.
На макушке повелителя Рима возвышается не какое-нибудь древнее раритетное старьё, а свежеизготовленная диадема из золота высшей пробы: без лавров, но с высокими шпилями-лучами, как у солнца. Диадема, пусть даже и такая же, как некогда у императора Каракаллы, символизирует, однако, восшествие на римский трон и счастливое правление новой династии, которая будет жить в веках, словно уже наступил фукуямовский конец истории. Да, пусть даже всё это действо и вот так называется, ныне Филипп спорить с этим тезисом не станет: вознёсся выше он главою непокорной Александрийского столпа! Но точно не с дуба рухнул и не сноб, а солдатский император волей всего Пантеона, единого Господа и с добровольного одобрения сената.