Мама слово в слово следовала библейским заповедям, висевшим в рамке у неё в спальне, и не дай Бог ляпнуть что-то невпопад. И все же я её любила и ни о ком столько не думала, как о ней, ведь маме хватало силы воли вести свою борьбу за существование, и она всегда свято придерживалась своих принципов. А все её принципы шли от священного писания. До сих пор помню, как она мне всыпала в десять лет, когда я попалась на воровстве. Я не перестаю ею восхищаться, хотя мне это вовсе не доставило удовольствия и после этого я ничуть не изменилась к лучшему, лишь стала действовать так, чтобы она не узнала.
- Французский шелк, Марни? - вдруг спросила мама, глядя на мое платье. - Должно быть, бешеных денег стоит?
- Двенадцать гиней, - ответила я, хотя заплатила тридцать. - Купила на распродаже. Нравится?
Мама не ответила, но, беспокойно заворочалась на стуле, сверля глазами мою спину.
- Как мистер Пембертон? Все хорошо?
- Да, очень.
- Вот на каких людей нужно работать! Я часто говорю приятельницам: Марни служит секретарем миллионера, так он относится к ней, как к родной, верно?
Я заварила чай.
- У него никогда не было детей. Но он, конечно, добр ко мне.
- Но ведь он женат? Наверно, она видит его гораздо реже, чем ты.
- Об этом мы уже достаточно поговорили, мама, - отрезала я. - У нас с ним ничего нет. Я секретарь, и только. Одни мы никуда не ездим. Не волнуйся, мне ничего не угрожает.
- Я часто представляю, как ты разъезжаешь по всему свету, и ужасно волнуюсь. Мужчины всегда стараются застать нас, женщин, врасплох. Нужно быть очень осмотрительной.
И тут вошла Люси Пай, при виде меня пискнувшая, как мышка. Мы расцеловались, и я принялась раздавать подарки. А когда с этим было покончено, оказалось, что чай остыл, и Люси засуетилась, заваривая новый.
Мама стояла перед зеркалом, примеривая горжетку.
- Как лучше - под самое горло или спустить на плечи? Так смотрится богаче... Марни, ты слишком соришь деньгами.
- Но для того они и существуют.
- Для того, чтобы тратить их разумно. Об этом тебе следует подумать. В Писании сказано: любовь к злату - корень всех зол. Я тебе это уже говорила.
- Да, мама. Но там же сказано, что у любой вещи есть цена.
Мама сурово насупилась.
- Не кощунствуй, Марни. Не потерплю, чтобы моя дочь глумилась над священным Писанием.
- Да что ты, мама, ни в коем случае. - Я сдвинула мех ей на спину. Вот так носят в Бирмингеме. И тебе так лучше.
Потом мы все сели пить чай.
- На прошлой неделе я получила письмо от твоего дяди Стивена из Гонконга. Он там в порту прилично зарабатывает. Я ни за что не смогла бы жить среди желтокожих, но ему всегда хотелось чего-нибудь особенного. Потом найду его письмо. Он передал тебе привет.
Мамин брат дядя Стивен был единственным мужчиной, не безразличным мне на этом свете, хотя я его почти не видела.
- Куда мне такие меха и все прочее? - вздохнула мама. Твой отец никогда не делал мне таких подарков.
Она священнодействовала с кусочком булочки: осторожно подцепив его большим и указательным пальцами, словно он был хрустальным, положила в рот и осторожно начала жевать. Тут я заметила, как распухли суставы на её руках, и стало стыдно за свою иронию.
- Как твой ревматизм?
- По-прежнему. По эту сторону улицы слишком сыро. После полудня солнца вообще не бывает; покупая дом, мы об этом не подумали. Иногда кажется, что стоило бы переехать.
- Трудно найти что-то приличное за те же деньги.
- Да, но все зависит от того, в каком доме ты хочешь видеть свою маму. На Катберт-авеню, недалеко отсюда, есть прелестный домик. Стоит пустым с тех пор, как хозяин умер от лейкоза. Говорят, перед смертью побелел, как бумага, и селезенка раздулась. Там две гостиных, три спальни, кухня, и мансарда.