Меблировку центрального атриума составляли глубокие мягкие кресла, уютными группами расположившиеся в разных местах комнаты в окружении удобных маленьких столиков. Камин у западной стены излучал приятное тепло, в нем жарко тлели большие поленья.
Результат был достигнут даже в большей мере, чем ожидалось. Мне хотелось, чтобы получилось нечто вроде маленькой крытой рыночной площади, честно говоря, про себя я решил (хотя держал это в тайне от семьи), что оставлю этот дом для нас, если все выйдет, как я задумал.
Роджер Гарднер и Оливер Уэллс, как это случалось со всеми посетителями, остановились как вкопанные и с нескрываемым удивлением осмотрелись вокруг, хотя привычная сдержанность, по-видимому, удержала их от выражения вслух своих мыслей.
Откуда-то на каменные плиты пола выполз голый ребенок, добравшись до ковра, он плюхнулся на него задом и стал с любопытством изучать окружающие предметы.
— Это ваш? — неуверенно спросил Роджер, разглядывая малыша.
— Очень может быть, — произнес я.
Из невидимых глазу глубин кухни рысцой выбежала молодая женщина в джинсах, свитере и кроссовках.
— Не видел Джеми? — от самых дверей крикнула она.
Я жестом показал, где сидит чадо.
Она с налету бесцеремонно подхватила его и, обронив: «На одну секунду отвернулась…» — снова исчезла из комнаты. На посетителей она взглянула только мельком и не задержалась с нами ни на миг.
— Присаживайтесь, — пригласил я. — Чем могу служить?
Они нерешительно опустились в указанные мной кресла и, похоже, находились в замешательстве, с чего начать.
— Недавно умер лорд Стрэттон, — наконец выдавил из себя Роджер. — Месяц назад.
— Да, я это заметил, — кивнул я.
Они посмотрели друг на друга.
— Вы послали цветы на похороны.
— Мне кажется, что это вполне прилично.
Они снова посмотрели друг на друга. Роджер набрался решимости:
— Нам сказали, что он был вашим дедом.
Пришлось приступить к терпеливому разъяснению:
— Нет. Это неверно. Моя мать была одно время замужем за его сыном. Они развелись. Потом моя мать снова вышла замуж и родила меня. В общем, я не состою со Стрэттонами в родственных отношениях.
Очевидно, это сообщение огорчило их. Роджер попробовал зайти с другой стороны.
— Но вам ведь принадлежат акции ипподрома, правда?
«А, — подумал я. — Семейные распри». Я слышал, что после смерти старого Стрэттона его наследники сцепились так, что готовы были перерезать друг другу горло.
— Я не собираюсь участвовать в этом, — проговорил я.
— Послушайте, — с возрастающим беспокойством произнес Роджер, — наследники определенно разорят ипподром. Это за версту видно. Скандалы, ссоры! Подозрения! Смертельная ненависть! Они накинулись друг на друга, еще не успел остыть старик.
— Настоящая гражданская война, — совсем потерянно произнес Оливер Уэллс. — Анархия. Роджер — управляющий, а я секретарь ипподрома, точнее, скачек, и мы теперь с ним руководим всем на свой страх и риск, пытаемся не дать всему развалиться, но долго так продолжаться не может. Понимаете, нам никто не давал таких полномочий.
Я читал в их глазах глубокую озабоченность и подумал, что им непросто будет найти такую же выгодную работу в нашей местности.
Лорду Стрэттону, моему не-дедушке, принадлежали три четверти акций ипподрома, он десятилетия правил там, как великодушный деспот. Во всяком случае, под его руководством Стрэттон-Парк приобрел репутацию популярного, отлично управляемого ипподрома, на который тренеры с удовольствием посылали для состязаний своих лошадей.