— Я разослал приглашения, и как-то само собой получилось, что я отложил список фамилий и адресов в папочку на будущее… — он запнулся, — ну, на тот случай, если мне снова придется это делать, понимаете?
— И вот это будущее наступило, — закончил я его мысль.
Подумав немного, я спросил:
— У кого еще есть акции? Вы случайно не прихватили с собой список?
По его лицу я понял, что список с ним, но только он не уверен, этично ли показывать его мне. Угроза потерять работу взяла верх, и, чуть поколебавшись, Роджер сунул руку во внутренний карман твидового пиджака и вынул сложенный вдвое листок бумаги. Судя по всему, совсем свежую копию.
Я развернул листок и прочитал сверхкороткий список:
Уильям Дарлингтон Стрэттон (3-й барон)
Достопочтенная миссис Марджори Биншем
Миссис Филиппа Фаулдз
Ли Моррис, эсквайр
— И это все? — растерянно поинтересовался я.
Роджер кивнул.
Я знал, что Марджори — сестра старого лорда.
— А кто эта Филиппа Фаулдз? — спросил я.
— Не знаю, — признался Роджер.
— Значит, вы у нее не были? А сюда приехали?
Роджер не ответил, но в этом не было нужды. Отставные военные чувствуют себя гораздо увереннее с мужчинами, чем с женщинами.
— А кто, — спросил я, — получит акции старика?
— Этого я не знаю, — раздосадованно ответил Роджер. — Родственники молчат. Словно воды в рот набрали по поводу завещания, а оно, конечно, станет известно только после официального утверждения, что может произойти через годы, если все пойдет своим чередом. По моим представлениям, лорд Стрэттон разделил акции между ними поровну. Он по-своему был человеком справедливым. Равные доли акций означают, что ни один из них не будет иметь единоличного контроля за делом, и в этом-то вся штука, как мне кажется.
— Вы с ними лично знакомы? — поинтересовался я, и он угрюмо наклонил голову.
— Вот оно как, значит, — заключил я. — Ну что же, сожалею, но пусть сами в этом разбираются.
Из кухни быстрым шагом вышла молодая светловолосая женщина, в одной руке она держала стакан, в другой бутылочку молока с соской. Она неопределенно кивнула нам, поднялась по лестнице и скрылась в комнате, куда недавно мальчик отнес маленького ребенка. Посетители наблюдали за ней в полном молчании.
С улицы в комнату въехал на велосипеде мальчик с темно-каштановыми волосами, сделал контрольный круг по комнате, задержавшись за моей спиной, чтобы произнести: «Да, да, знаю, ты мне говорил не делать этого», — после чего, набрав скорость, направился обратно по коридору в сторону раскрытой на улицу двери. Велосипед был алым, а комбинезон мальчика — фиолетового, розового и ярко-зеленого цвета. От такого многоцветия зарябило в глазах, но это быстро прошло.
Проявляя такт, ни один из них не обмолвился ни словом о послушании или о том, что дети должны знать порядок.
Я предложил посетителям выпить, но им нечего было праздновать или отмечать, и они пробормотали что-то про дальний путь до дома. Я вышел с ними на улицу под ласковое нежаркое солнце и постарался как можно вежливее извиниться за то, что не смог их порадовать. Они сокрушенно кивали, пока я шел вместе с ними до машины.
В зелени дуба мелькнул один из троих сидевших в засаде. Между деревьями вспыхнул алый велосипед. Посетители оглянулись на длинную темную тень от моего жилища, и Роджер наконец задал вопрос, который, похоже, давно вертелся у него на языке:
— Очень интересный дом, — вежливо проговорил он. — Как вы его раскопали?
— Я построил его. Точнее, перестроил изнутри.