Каукалов, почувствовав, как леска перерезает водителю жилы на шее, а потерявшая управление машина уходит в сторону, бросил предупреждающе:
- Илюшка!
Аронов, застывший в странном онемении на переднем сиденье, очнулся, перехватил руль машины, следом рванул вверх рукоятку ручного тормоза. Машина дернулась, будто налетела на бетонный пасынок - тормоза дядя, царствие ему небесное, держал в порядке, за автомобилем следил, как за собственным здоровьем, сразу видно, любил это железо, не считал его бездушным. Каукалов стянул леску ещё сильнее - показалось, что водитель ожил и дернулся, но водитель был неподвижен: как откинулся спиной на сиденье, так и остался в этой позе.
Каукалов ослабил удавку, выждал немного: вдруг тот все-таки начнет дергаться? Но водитель не дергался. Каукалов не знал, что у этого болезненного человека, мальчишкой в партизанах воевавшего с немцами, разорвалось сердце и он умер до того, как испытал мучительную боль...
А сердце его было надорвано там, в далеком 1943 году, в Псковской области: пришлось трое суток просидеть по горло в болоте, в вонючей воде, пряча голову за кустом осоки, в ожидании, когда же немцы снимут с партизан тройное кольцо блокады. Не много их тогда осталось. Владелец этого "жигуленка" в числе тех, кто выжил, был удостоен ордена Красного Знамени.
Потом, уже после войны, он честно учился, честно работал, стал доктором биологических наук, изобрел несколько лекарств, одним из которых Каукалов вылечился в армии - тогда болезнь мертво приковала его к койке и врачам была дана команда: "Сержанта Каукалова из госпиталя немедленно выпихнуть домой, пусть умирает там!", но он не умер, его спасли чудодейственные таблетки неведомого доктора...
Так что владелец этой ухоженной, почти новой "девятки" не был профессиональным водителем. Хотя за машиной своей следил, как водитель-профессионал, что верно, то верно; он понимал, что никогда больше в жизни не сможет купить себе машину - не лавочник он и не служащий банка. А на жалкие крохи - заработок доктора наук, руководителя лаборатории с мировой известностью, он максимум что может купить - полбуханки хлеба в день да пакет молока. Да ещё немного сахара.
Чтобы приобрести себе нужную книгу, - а в последнее время появилось большое количество очень нужных, очень интересных книг, - или полкилограмма вареной колбасы, он вынужден был садиться за руль своей "девятки" и заниматься извозом.
- Ну что? - запоздало вскинулся на своем сиденье Аронов, с испугом глядя на спокойное, совершенно не искаженное лицо водителя, на воротник его рубашки, набухающий кровью.
- Думал, что возни больше будет, - сказал Каукалов, - а он как куренок - сдох, даже не колыхнулся.
- Своей кровью он нам сиденья не испачкает?
- Замоем. - Каукалов освободил руки от лески, подул на вдавленные красные следы. Потом одной рукой дернул водителя за воротник, натягивая ему на голову пиджак.
- Может, документы посмотрим? Что там у него... Вдруг пригодятся?
- Зачем нам его жалкие ксивы? Мы же не менты.
- А вдруг? - Голос у Ильи неожиданно сыро просел, сделался смятым, перешел на шепот, Аронов скорчился на сиденье и схватился обеими руками за горло. - Хх-х-х-хы! - родил он шипящий, какой-то змеиный звук, переместил руки вверх, прикрывая рот, останавливая еду, все теплое, забродившее, с отчетливо лопающимися пузырями (он слышал этот мерзкий звук), что скопились у него внутри, и теперь неожиданно двинувшимися вверх. - Хх-х-хы! - Аронов едва сдержал рвоту.
Каукалов отпустил мертвеца - леску он не стал вытаскивать из полуперерезанной шеи, и она там окровяненными тараканьими усами торчала в разные стороны из распаха пиджака, - и со всего маху ударил Аронова кулаком по спине. У того что-то екнуло внутри, он дернул головой, застонал. В следующий миг ему сделалось легче.
- Слабак! - недовольно пробормотал Каукалов.