Сейфула плечами пожал.
Ну, понятно. Заходите. Неужели вы думаете, что я вас без ужина отпущу?
Скоро они уже сидели за столом в летней кухне небольшого уютного домика ели окрошку и пили домашнюю настойку из ягод. После пары стаканов оба сразу опьянели.
Сейфула сделался веселым и очень разговорчивым всеми силами старался обратить на себя внимание хозяйки. Анна Михайловна раскраснелась, была очень мила и чрезвычайно смешлива. Она сбросила своё лёгкое пальтишко, ботиночки, измазанные коричневой грязью, и надела домашние тапочки.
Желание, охватившее бывшего зека в лесу, уже схлынуло, и ему больше чем женщину сейчас хотелось броситься на диван, уткнуться лицом в подушку и пролежать таким образом вечер и ночь, а утром уехать.
Анне Михайловне он рассказывал о своем детстве, о своей малой родине, о тех укромных местах в ее округе, где он прятался и в одиночестве, но с мечтами, следил за убегающими вдаль облаками. О, как бы он хотел вновь очутиться там и думать о том, о чем мечталось и думалось в те далекие годы. И пусть все-все-все на земле забудут о нем
А сколько вам? лукаво спросила Анна Михайловна.
Двадцать пять.
Совсем молоденький, с душевной тоской произнесла она.
А потом
Что вы на меня так смотрите? Я вас в лесу не испугалась, а сейчас боюсь.
Сейфула встрепенулся наверное, он действительно на нее засмотрелся; а тоска и злость зековская хлынули через глаза наружу. Он попытался рассмеяться не получилось. Прет и прет из него ненависть он это остро даже чувствует. Не к хозяйке, радушной и симпатичной, а ко всему миру. Ух, как он его ненавидит! Его, закрывшего Сейфулу в мрачном сыром бараке на долгих четыре года, заставившего глотать цементную пыль проклятого завода ЖБИ.
Эх, черт! Должно быть, напился развезло.
Простите, я, наверное, увлекся далеко в память нырнул.
Анна Михайловна начала собирать посуду со стола.
Вы останетесь ночевать?
Да, если можно. А завтра на электричку и поеду дальше.
Вы, ей богу, как тот киногерой самовара вам в вагоне не хватало явно
Кашапов не понял, о чем она это.
Простите, скажу от сердца увидел вас и будто кирпичом по голове.
Бывает, сказала Анна Михайловна с тоской и устало. Только вы очень молоды для меня, старой бобылки.
Кого-кого?
Она махнула рукой, усмехнувшись:
Ладно, проехали
Что-то в лице этой женщины вызвало в Сейфуле ощущение бесконечной жалости. Это было правдой сердце кольнуло даже страданием за нее. И довольно сильно. Вот собой он был недоволен увалень какой-то, не кавалер. Недостает слов, которыми надо выразить свои чувства. Он теперь, в эти минуты, вполне ощущал, что эта женщина нужна ему не только для секса. А вообще может быть, даже для жизни Если бы он был несудимый, а она вышедшей на свободу зечкой, он бы ей все простил и пригрел на своем сердце
Что с вами? спросила Анна Михайловна. У вас опять такое лицо!
Он повернул к ней голову, поглядел на нее, заглянул в ее черные, сверкавшие в эту минуту глаза, попробовал усмехнуться, но не смог был мрачен как ночь и задумчивым очень.
Хозяйка попробовала было спросить:
О чем это вы сейчас думали? расскажите.
Но Кашапов пробормотал ей в ответ с самою кислою миной что-то неопределенное.
Вы верно устали и спать хотите Я постелю вам здесь, на этом уютном диванчике она помедлила, поймала его сомнение, поспешно добавила Да вы не замёрзнете! У меня летняя кухня, знаете, как берлога. Тут одной теплоизоляции столько
Сейфула посмотрел на миниатюрный диванчик, скорее похожий на широкое кресло, и покачал головой:
Удобнее будет на полу.
Он раскладывается. Помогите мне.
Разложенным, диван мог вместить не только Кашапова как минимум, места было для двоих.
Не желая мешать хозяйке, Сейфула вышел на террасу, прислонился виском к шершавому стояку. В небе зажглись звезды было поздно и совсем смеркалось; во тьме вдали светили огни какого-то города. Воздух остыл, было немного зябко Сзади послышались шаги вышла Анна Михайловна в домашнем халате. С виду хозяйка была спокойна, хотя голос её вибрировал.
Ну, как думаете, не замёрзнете? спросила она. Не шибко прохладно будет?
Сейфула что-то пробормотал, конфузясь рукой он держался за перила веранды и свет из дома как раз ярко освещал сейчас тюремную наколку. Но Анна словно бы не замечала её.