Как вам настоечка моя? Кружит голову? Может еще налить?
Н-нет Я не знаю
Ну а кто может знать? Вы стесняетесь? А взгляд ваш такой страшный бывает порой почему?
Не знаю. Порой и сам себя боюсь.
Серьезно? Вы трус?
Наверное, нет. Трус это тот, кто бежит от опасности, а я еще ни от кого не бегал.
Вы крепкий парень, я заметила. Вам приходилось с кем-нибудь драться?
Много раз и даже не пустыми руками.
Как это?
Палкой, кастетом, дужкой кровати или заточкой
Заточка это что-то типа ножа? Так вы же могли убить человека.
Убить можно и кулаком
Я бы не хотела быть мужчиной
Так и не все мужики дерутся иные в милицию звонят.
М-да Теперь уже не стреляются из пистолетов, как раньше по-благородному. А вы умеете стрелять?
Из пистолета? Никогда в руках не держал. Из ружья могу.
Ее серьезный вид при таком разговоре, несколько удивил Сейфулу зачем она его о таких вещах пытает? Он чувствовал, что не для этого она пришла к нему в начале ночи в домашнем халате, под которым угадывалось обнаженное тело. Но не находил слов, чтобы завлечь ее в объятия.
Спокойной ночи, сказала Анна Михайловна, но не двинулась с места.
В темноте террасы лицо ее трудно было разглядеть волнуется она? грустит? чего-то ждет от него? Если бы Кашапов был постарше и имел побольше опыта общения с женщинами, может быть, он разгадал причину ее ночного визита. Хотя, конечно, он догадывался Что-то ему в душе подсказывало
Но не было самого главного отправной точки.
Сейфула вдруг ужасно покраснел хотя кто бы заметил в такой темноте! чуть отступил назад и вдруг охрипшим голосом выдавил:
Иди ко мне.
Анна Михайловна пожала плечами:
Я думала, ты не решишься.
Она больше ничего не произнесла, повернулась спиной и пошла в комнату. Уже в коридоре шедший следом Сейфула увидел она развязывает пояс халата. На пороге одним движением сбросила с плеч одеяние, представ в полумраке во всем великолепии своей наготы. В следующее мгновение она юркнула под одеяло
Кажется, сама темнота позвала его ласковым шёпотом: «Иди ко мне».
Анна спала, когда он ушёл из этого домика, как вор, не прощаясь тихо ушёл, половицей не скрипнув. По дороге брёл словно сомнамбула, часто натыкаясь на лужи. Добрался до полустанка без всякой надежды на электричку. Но в той стороне, куда она шла днем, светился багрянцем горизонт наверняка город.
Сейфула долго шел по рельсам, пока вдали не показались огни. А потом мелкие домишки окраины.
Нет, зря он ушёл. Какой страх, какая холера погнала его прочь?!
Теперь надо искать вокзал, как место на ночлег.
Он с рельсов сошел по нужде и притулился к забору. В доме за ним распахнулась форточка. И хриплый, прокуренный голос спросил:
Чево ползаешь, вошь дровяная?
Ничего. Спи давай, хозяин. Я проходом
Зажёгся свет в маленьком окошке, потом тень его заслонила хозяин разглядывал Сейфулу. А потом и просверк жёлтый лёг от входной двери, и калитка скрипнула. На мужчину глядел бородатый дед в ватнике, бязевых кальсонах и исподней рубахе морщинистые ноги в резиновых калошах.
Может быть, он разглядел наколки? Может, просто учуял звериным нюхом?! Густо прохрипел:
Сиделец? Скитаешься? Нехде переночевать?
Да.
Заходи. До утра приму.
И широкую спину показал бесстрашно, зашаркал калошами по дорожке. В эти спину и ватник Сейфула спросил с наигранной дерзостью:
А не боишься, дед? Придушу да ограблю.
Всякой твари свой срок! откликнулся старик, не оборачиваясь. А грабить можешь тока хрен свой, коли найдёшь. Больше нечего грабить у меня
В сенцах хаты было тепло видать, самодельное отопление с газовой печкой. Топчан, старое одеяло, подушка серой ткани.
Старик морщинистой рукой показал: «Вот для тебя» и прибавил:
В избу не ломись. Глуховат я, да и сплю крепко.
И скрылся за тяжелой дверью, наглухо задвинув щеколду.
Утром хозяин пригласил разоспавшегося Сейфулу к столу. Глазунья со щедрыми шматами сала, маринованные огурчики, дольки луковицы, черствый хлеб, самогон
Не беглый?
Кашапов предъявил справку об освобождении.
Не нашенский, стало быть Куда путь правишь?
К корешу еду лагерному может, подскажет, где какую работу найти; как с жильем устроиться. Домой Сейфула на миг задумался не хочу! Там мать, сестры замужние правильные все будут стыдиться, корить-совестить, а я уж не маленький