Когда же Таня просила Евгения объяснить, кого именно он подразумевает под этими словами, он подчеркнуто-небрежно отвечал: «Ну, эти, которых Василь Иванович называет патриотами». — «По-твоему, и мой отец „красно-коричневый“, „фашист“?» — вспыхивала Таня, не ожидая от него ответа. А Евгений и не отвечал, только пожал плечами и сделал невинную, снисходительную мину. Воспоминания вспыхивали отдельными эпизодами и отходили на задний план, вытесняемые происшествием сегодняшнего вечера. Вопросы наслаивались один на другой, как льдины в половодье, и меркли под тихим дуновением сна. Засыпая, она задержалась на вопросе: «Почему он не сообщил в милицию? Ведь стреляли же… и пуля сохранилась…»
И эта пуля, большая, как снаряд, снилась ей в каком-то кошмарном видении…
Глава вторая
1
Несмотря на бессонную ночь, Таня проснулась в обычное свое время — в семь часов. Евгений уже одетый сидел за письменным столом в детской — так называли комнату Егора — и что-то сосредоточенно писал. На ее «доброе утро» он ответил кивком головы, продолжая писать. Таня остановилась у самого стола и поинтересовалась:
— Что сочиняешь?
— Да вот — заявление в милицию, — буркнул он, не отрываясь от бумаги.
Таня не стала продолжать вчерашний разговор, который потребовал бы немало времени, а они оба торопились на работу. Она быстро приготовила завтрак — омлет с беконом, но Евгений второпях выпил только чашку кофе и, походя спросив ее о самочувствии, поспешил уехать. Таня на работу добиралась всегда пешком, на что уходило всего семь-десять минут.
Весь свой разговор в милиции Евгений хорошо продумал и на вопрос, не подозревает ли он кого-нибудь в покушении на его жизнь, отвечал с твердой определенностью: «нет».
— Я вообще думаю, что произошла ошибка и меня приняли за кого-то другого.
Пулю, как вещественное доказательство, он приложил к своему заявлению. В милиции, по горло перегруженной явными криминальными делами, заявление гражданина Соколова восприняли с облегчением и не стали возбуждать уголовного дела. В милиции же Евгений явно лукавил: не сомневаясь, что стреляли именно в него, он предполагал и кто стрелял. Два года назад у него был «деловой» контакт с одной мафиозной структурой, которая настойчиво попросила «Пресс-банк» «прокрутить» под завышенный процент крупную сумму денег. Давление мафии было довольно сильным, и Евгений не смог устоять — сдался на условии, что это будет первый и последний, единственный раз. Но аппетиты мафии разгорались, она не стала довольствоваться разовой уступкой и продолжала требовать повторения. «Хотели припугнуть или стреляли на поражение?» — размышлял Евгений, указывать на них в милиции считал не разумным: пришлось бы рассказать о многом нежелательном.
Из милиции Евгений сразу поехал в свой офис. Чувствовал он себя прескверно. Он знал, что его «оппоненты» — мужики крутые: на этом они не остановятся. Надо было на что-то решиться, что-то предпринять. Но что именно, он не знал, — все случилось, как гром среди ясного неба, и обнажило всю шаткость и тщету его благополучия и процветания; он почувствовал колебание почвы под ногами, хотя это был всего лишь предупредительный толчок. Теперь он понял состояние Тани, когда она ему однажды призналась, что ее не радует их богатство, что и шубы, и все туалеты и драгоценности, и личный «мерседес», который большую часть времени простаивал в гараже, поскольку Евгений предпочитал «казенный» «линкольн», — все ей казалось временным, проходящим, чужим. Тогда он пытался утешить ее шуточками, мол, все в этом мире временно, как и мы сами; вон комета налетела на Юпитер, который уцелел только благодаря своей массе. А что б осталось от Земли, столкнись она с такой кометой? Одни осколки. «Все ходим под Богом, не знаем, что с нами будет завтра или через час.