Прекрасного мягкого серого цвета. Глаза поэта.
— Понимаю. Вы были в него влюблены?
Она удивленно на меня посмотрела.
— Вы, надеюсь, не рассчитываете, что я отвечу на этот вопрос?
— Вы уже ответили. Вы сказали, что он беседовал с вами. Вы когда-нибудь обсуждали с ним планы на будущее?
— Только в общем. Он хотел уехать и писать.
— Уехать куда?
— Куда-нибудь, где спокойно и тихо.
— Покинуть страну?
— Не думаю. Тони не одобрял тех, кто уезжал из страны. Он всегда говорил, что хочет быть ближе к Америке. Тогда была депрессия, как вы знаете. Он всегда выступал за права рабочего класса.
— Он был радикалом?
— Думаю, его можно так назвать. Но не был коммунистом, если вы это имеете в виду. Он считал, что богатство мешает ему жить настоящей жизнью. Тони презирал социальных снобов — вот одна из причин, почему ему не нравилось в колледже. Он часто говорил, что хочет жить, как все простые люди, смешаться с массами.
— Кажется, ему это в конце концов удалось. А он когда-нибудь говорил что-либо о своей жене?
— Никогда. Я даже не знала, что он женат или собирается жениться. — Она очень стеснялась. Не зная, какое выражение придать своему лицу, Кэсси улыбнулась. Ее зубы казались белыми костями, проглядывающими сквозь красную рану губ.
Чтобы отвлечь от себя мое внимание, она протянула мне другие фотографии. Большинство из них — любительские снимки Тони, занимавшегося разными делами: он верхом на лошади, сидящий на камне у бассейна, с теннисной ракетной и улыбкой победителя на лице. Судя по этим фотографиям и по тому, что мне рассказывали, у меня создалось впечатление, что это был мальчик, делавший то, что нужно было делать. Иногда Тони улыбался, но чувствовалось, что он был очень скрытным. Это было видно даже по фотографиям. Я начал немного понимать, почему ему захотелось уйти.
— А чем он любил заниматься?
— Писать. Читать и писать.
— А кроме этого? Он любил теннис или плавание?
— Нет. Тони презирал спорт. Он смеялся надо мной, зная, что я обожаю спорт.
— А как насчет выпивки и женщин? Доктор Хауэл сказал, что он был шалопаем.
— Доктор Хауэл никогда его не понимал, — сказала она. — У него были связи с женщинами, и он выпивал. Но делал это из принципа.
— Он вам так объяснял это?
— Да. Но это так и было. Он пытался проверить на практике теорию Рембо о насилии над чувствами. Он считал, что ему, как поэту, необходимо испытать в жизни все. Именно так поступал Рембо. — Она увидела по моим глазам, что я ее не понимаю, и добавила: — Артюр Рембо — французский поэт. Он и Шарль Бодлер были любимыми поэтами Тони.
— Ясно. — Мы начали уходить от практики в теорию, где я не чувствовал себя уверенно.
— А вы когда-либо встречались с его женщинами?
— Что вы! Никогда. — Такая мысль ее шокировала. — Он никогда не приводил их сюда.
— Но он привел свою жену.
— Да, я знаю. Когда это произошло, меня здесь не было. Я была в школе.
— Когда это произошло?
— Этот скандал? Мистер Гэлтон сказал ему, чтобы он никогда больше не появлялся в этом доме. Все это было так несовременно, по-домостроевски. И Тони больше здесь не появлялся.
— Давайте посмотрим. Это было в октябре 1936 года. Вы видели Тони после этого?
— Никогда. Я была в школе на востоке страны.
— И ничего о нем не слышали?
Она собиралась сказать «нет», потом передумала:
— Я получила от него маленькую записку где-то в середине зимы.