Гриша, куда это ты?! удивился запоздало за спиной попутчик.
Я Гришка замялся, оборотясь, и не найдя нужных слов, косноязычно сказал. Надо мне, Александр Сергеевич!
И спрыгнул с подножки в пыль.
3
Дорога выматывает.
Глеб Невзорович несколько раз слышал эти слова от старших, которые ездили часто и много на казённых, на почтовых, на своих.
Но сам он справедливости этой истины, во время своего путешествия в русскую столицу, не заметил. Дорога как дорога, усталость как усталость.
Впрочем, ехал он в Петербург уже не в первый раз, потому глазеть в окно, словно деревенщина-засельщина, не было нужды. Да и что он там не видал, по правде-то сказать? Те же кривые дороги, что и в родной Литве, те же перелески, те же деревни, рубленые избы, крытые камышом и соломой, а у кого побогаче тёсом и гонтом, который здесь лемехом зовут. Те же церкви, деревянные и каменные, только католических костёлов всё меньше, а православных всё больше.
А с какого-то мгновения, как переехал межу Псковской губернии, костёлы и вовсе на нет сошли. И за́мки исчезли. Да и православные храмы иными стали. Но всё это Глеб уже видел ранее, во время своих прежних поездок, и потому с чистой совестью большую часть дороги он проспал. Благо ехал не на почтовых, а на своей карете (и даже с гербом, понимать надо!), с кучером, который одновременно был и его камердинером, и дядькой-воспитателем. Можно было, не стесняясь и сесть в карете удобнее, и лечь, а если захочется, то и остановиться дать отдохнуть коням, да и погулять самому заодно, кости размять.
Не утомила его дорога, грех было жаловаться.
Тяготило другое.
Первое время, как из Волколаты выехал, на душе даже как-то весело было понимал, что едет навстречу чему-то новому, какой-то иной жизни. А как Полоцк миновали, тут оно и навалилось. Внезапно как-то резко осозналось, что родного дома он не увидит, самое меньшее, год. Тоска забрала резко и даже (чего перед собой-то прикидываться?) слёзы на глаза наворачивались. Он не плакал, нет! Не девчонка! В этом Глеб не признался бы и себе самому! Это сестрёнка, Агнешка, размазывала бабью воду по красивому кукольному лицу. Но ей простительно, она всего лишь девчонка, да к тому же ей всего-то одиннадцать лет недавно исполнилось. А он плакать не может, он Глеб Невзорович, шляхтич герба Порай, ему уже четырнадцать! А только тяжело было на душе, тянуло обратно, хоть режь, хоть плачь! (Не плакать, не плакать! Нет!).
Потом отпустило.
Затянула дорога своими постоянными повторами бесконечный скрип колёс и шорох земли и песка под коваными шинами, бесконечные почтовые станции и придорожные трактиры, бесконечные кузницы и угрюмые неразговорчивые (или наоборот весёлые и словоохотливые) ковали с подковами и ковадлами, фырканье и ржание лошадей, запах конского пота. И за окном бесконечные леса, дороги, убитые конскими копытами и колесами карет и телег, перелески и луга, мосты и заставы.
Притупилось.
И понемногу начало вновь нарастать в душе иное, то, что жило с самого начала дороги ожидание нового. Почти что праздника ожидание.
Никогда до того не было, чтобы Глеб жил один, совсем один по словам опекуна, пана Довконта, в корпусе ему не позволят даже камердинера, вот этого Данилу Карбыша, который сейчас лихо правит конями, оставить при себе. Кадетам слуг не полагается, пусть они будут хоть трижды шляхтичи. Это не Пажеский корпус тебе. Будешь один, сам по себе, и сам будешь стоять за своё имя.
Невольно всплыли в памяти и иные слова Довконта: «Средь москалей жить будешь, помни про честь родовую».
Помню, дядька Миколай.
Ближе к Петербургу замелькали вдоль дороги дачи и мызы столичных вельмож не всякий питерский чин любил отдыхать на взморье, к тому же там лучшие места были разобраны ещё во времена Петра и Екатерины. Остальным пришлось довольствоваться карельскими да ижорскими комариными краями хотя впрочем, государи и ими не пренебрегали Глеб слышал от отца, когда тот был ещё жив, рассказ про то, как Екатерина, губительница Речи Посполитой, велела на самых болотах дворец построить загородный Кекерекексинен, Лягушачье болото.
Ближе к Петербургу в воздухе ясно ощущалась влага дышало море. Хотя может быть, Невзоровичу это только казалось какое там море, Маркизова лужа, пресное озерцо, всей и чести, что с туманной холодной Балтикой сообщается напрямую.
Впрочем, ему придётся довольствоваться и этим в ближайшие три-четыре года.