Поднявшись со своего места со смешанным выражением грусти и удовлетворения на лице, он как бы в шутку добавил:
— Время вроде пришло…
— Я скажу, когда время придет, — ответил ему князь.
По лицам бояр Упрям понял, что они понимают из происходящего побольше его самого, но едва ли целиком — вроде бы переглядываться стали с видом самым многозначительным, но чувствовался во взорах и вопрос. Видно, было какое-то особое дело между владыкой и двумя чародеями.
— Возвращайся, Упрям, и скажи своему учителю так: я не хочу торопиться с последним словом.
— Запомню, княже. — Ученик чародея поклонился и вышел.
Гридни в передней ждали его с улыбками.
— Управился со своими вроде делами?
— Вроде обоз твой на месте стоит!
Понравилось словечко…
— Да цыц вы! — не слишком строго прикрикнул десятник, давеча узнавший Упряма. — Как вроде дети малые.
Ответом ему был взрыв приглушенного хохота. Засиделись гридни, молодая кровь застоялась, хотелось хоть побалагурить, раз уж нет достойного занятия. Но, однако же, и слух у них! Упрям приосанился и, точно право имел, строго наказал:
— Вы того, языки-то не распускайте. О чем князь говорит, только его и касается.
— Сперва сам выучись, потому людей учи, — посоветовали ему гридни и выставили во двор — без тычков, даже не прикоснувшись, но так, что ясно было: разговор окончен, а если этого кто не понимает, так то его беда.
Грохоча поклажей, Упрям вывел телегу со двора. Дело шло к полудню. У подножия увенчанного кремлем холма шумела, гудела ярмарка, известная и в славянских землях, и за их пределами — Дивнинская. Ярмарке было больше ста лет, и теперь уже не все горожане с уверенностью могли сказать, получила ли она имя от города Дивного, или же город был назван в честь великого торга. И, как ни наивно заблуждение, понять его можно — столица Тверди в большей мере от ярмарки мировую славу свою получила.
Именно здесь Совет Старцев впервые разрешил торговлю магией. И пусть по земле с тех пор появилось еще несколько подобных ярмарок, Дивнинская так и оставалась самой богатой и почетной.
Потому что не едиными чарами перебивалась, шел сюда: простой люд за простым товаром. Хотя еще как сказать — простым ли? Землю обойди, навряд ли найдешь утварь искуснее, чем в Дивном! Где еще скуют кузнецы для охотника ножи, которые не тупятся — сами себя точат; сохи, которые матушку-землицу не рвут, а словно ласково причесывают; топоры тяжелые, но верткие, что в руках пляшут и, кажется, сами работу делают. То для работы, а вот красота: сплетенные из сотен и тысяч колец, свитые из десятков локтей проволоки, украшенные самоцветами гривны, колты, обручья да перстни — где еще найдешь такое узорочье?
И тканями славится Дивнинская ярмарка, и кожами, и пушниной. Здесь даже одежду покупают, хотя многие славяне и воротят нос: дело неслыханное, носить покровы, не родными руками сделанные. Упрям, воспитанный горожанином до мозга костей, хорошо понимал стремление людей — хоть из родовых поселений, хоть из городских концов — окружать себя вещами своего рода. И все-таки в крупных городах нравы менялись. Во-первых, потому, что здесь работают умельцы, владеющие особыми тайнами ремесла, а диковинку никому не грех в дом принести. Во-вторых же, потому, что по строгим правилам торга подле купчих рядов стоят святилища каждого бога, куда можно — и даже нужно — зайти с приобретением, чтобы волхвы запретили всякому лиху следовать под крышу вместе с покупкой.
С тканями еще проще.