Ничего, покричит и замолкнет. Куда денется, я хозяйка в этом доме.
Остаток вечера они провели в молчании. Каждая дивилась в душе прихотям Божьей воли, которая привела к ним Грязного.
Идет, гузкой трясет.
Девку свою тащит, в церковь-то зачем?
Дитя греха. Отмолить хотят. А не получится!
Идет, гузкой трясет.
Девку свою тащит, в церковь-то зачем?
Дитя греха. Отмолить хотят. А не получится!
Ишо парнишку какого-то подобрала.
Мож, ейный выпороток[2]. В девках родила да припрятала до поры.
Дарья, ты языком не молоти. Приблудился хлопец, у них теперь живет.
Растлит парнишку.
И Анька под стать дочери-блуднице.
Вольна баба в языке а черт в ейном кадыке, мужской голос перекрыл кудахтанье.
Аксинья почувствовала волну благодарности к Игнату. Один из немногих односельчан, кто не сторонился ее, помогал, привечал добрым словом. Когда-то Григорий, муж Аксиньи, взял в подручные шумного, говорливого парня, выучил своему мастерству. Теперь Игнат хозяин кузни. Вместе с Зоей живет он в той избе, где когда-то Аксинья хлопотала, ждала мужа, верила в свое счастливое будущее.
Не надо окунаться в прошлое, омут затянет с головой.
Здоровья вам. Это ж откуда молодца такого взяли? Игнат догнал их, кивнул Аксинье, наклонил голову в знак уважения перед Анной, улыбнулся мальчишке.
Сам пришел.
Ишь как! Хоть мужик в семье будет. Как звать-то мужика?
Матвейка.
Доброе имя.
Нюта зашевелилась, забарахталась в завертке из овчины. Раскричится опять бабы яриться начнут. Дочка тяжелая. Кроха вроде, а руки немеют. Или сил у Аксиньи мало?
Игнат, ты как? Как дети, жена? Аксинья отвела разговор от Матвея. Не догадается Игнат, но лишние разговоры не надобны.
Зойка вона со старшей идет. Младшую с бабкой оставили. А я Руки побаливают. Скажи средство, Аксинья, мочи нет, ночами скриплю зубами от болести.
Приходи, Игнат. Чем смогу помогу.
Дорога до Александровки не длинна. Всего-то три версты. А путь долгий. Под ехидными взглядами и злыми словами. Будто что украла у них Аксинья и отдавать не хотела. Уж много месяцев трепали имя ее окрестные бабы, и все удержу им нет. В глаза не говорили. Сторонкой обходили, боялись знахарку, ведьму. А за спиной помоями плескали.
И не скажешь им слово ответное.
Правы. Грешница. Похоть тешила. Мужа родного в острог загнала. Брата уморила. Отца до смерти довела.
Все про нее, Аксинью.
Длинные мысли, липкие взгляды. Аксинья знай себе идет, о своем думает. Дочь крепко к себе прижимает. За Матвейку радуется. А матери худо сейчас живется. Привыкла к уважению, к долгим разговорам с соседками, к жизни без страха. Все это дочь у нее украла.
Дорога, укатанная санями и сотнями ног, блестела при свете месяца. Сапоги разъезжались на скользких колдобинах. Анна не успела охнуть упала на серый наст, как куль с мукой.
Вставай, матушка. Аксинья отдала Нютку Матвею, на колени встала перед Анной.
Ох, косточки мои.
Анна кряхтела, еле встала, опираясь на дочь, разогнула крепко ушибленную спину. Старость долгая смерть.
Примочки сделаю тебе, и все пройдет.
Пройдет, дочка. Каждый шаг Анны отдавался теперь тысячами огненных игл. А рядом шептались злорадно:
Бултыхнулась как!
Во как грехи тянут к земле. Бог смотрит, все видит.
Злоязыкие гусыни, ругнулась Аксинья.
Молчи, дочь.
А что они говорят худо про тебя про нас? Мальчишка заглядывал в глаза Аксиньи, искал ответы.
Не слушай их, в Матвейка. Сейчас время благостное о-о-ох. Анна на каждом вздохе глотала стоны. Сын Божий родится. Не время сквернословить.
Живут с дочерью отшельницами в своем дворе, только по надобностям выходят и мало слышат гадостей. А здесь собралась вся Еловая пешком ко всенощной идут. И грешниц по дороге чихвостят. И распяли бы иль камнями закидали. Да трусливы больно.
Не осталось в Анне уважения к людской породе. Чем больше живет на свете, тем страшнее видится нутро человеческое. И сама далека от праведности, как земля от неба, столько ошибок сотворила не перечесть. Да не занимает свой ум чужими прегрешениями и ошибками свои да дочерины отмаливает.
Давно пора ей в мир иной. Да страшно. Навеки корчиться в аду. Анна сглотнула слюну и продолжила путь. Только дочка да внуки держат ее на этом свете.
Софья вернулась шумная, радостная, чужая.
Хорошо погостила? Аксинья накрывала на стол, выставляла остатки скудных праздничных яств.
Ой, сладко. По родителям соскучилась, по родичам. Васеньке они по нраву пришлись. Да, сына?
Негу, непонятно ответил тот и ткнулся лбом в Матвейку. Паренек подхватил Ваську под мышки, шутливо подкинул вверх.
Отцепись ты от сына. Софья спрятала улыбку. Вижу Вы его не прогнали. Одежу дали, накормили. Шел бы дальше побираться по деревням.
У нас он жить будет, невестушка моя. Места и еды всем хватит. Ты смирись, утихомирься. Громкий голос Анны заполнил избу. У нее всего-то и осталось, что голос. Силы таяли с каждым днем.
Вы очумели, матушка? Аксинья! Не буду с грязнулей как его, Грязным жить!
Матвейкой, не смолчала Аксинья.
Что?
Матвейкой его зовут.
Да хоть святым Матфеем зовите.
Не богохульствуй, София.
Не тебе, Оксюшка, проповеди мне читать.
Да не кричи ты.
Матушка, вы выбирайте. Или оборванец этот или я с внуком вашим.