Разве что Гелену позволили вернуться, но в этом случае любой разумный человек не станет рваться прямо в Микасу. Лучше пожить в той же Аргусе, присмотреться, завязать новые знакомства, возобновить старые. А между тем Гелен спешил и, кажется, очень боялся опоздать.
Далее – еще интереснее. Его семья жила бедно, но совсем недавно у Гелена появились средства – и немалые. За проезд он выложил не серебро, а золото, одежда на нем была вся новая и очень богатая. Связь между внезапным желанием вернуться в Микасу и столь же внезапным богатством казалась настолько очевидной, что не требовала особых доказательств.
Было в этом деле и еще одно любопытное обстоятельство – я сам. Благородный сын базилея воспылал симпатией к своему земляку. Всякое, конечно, возможно, особенно на чужбине. Но очевидно, что, если я стану его спутником, моя секира не останется за плечом, когда Гелену будет грозить опасность. Значит, такого спутника он искал, и в этом случае его появление в грязной харчевне, где клубится всякая шваль, вполне понятно.
И еще одна деталь – небольшая, но любопытная. Фарос! Богатый, золотого шитья фарос который был на Гелене в тот вечер. На следующее утро сын базилея был уже в обычном плаще – вполне пристойном, но, конечно, ничуть не похожем на прежний, расшитый золотом. Гелен поступил разумно, спрятав роскошную вещь подальше, но зачем было надевать фарос вчера, да еще на ночь глядя? Не для того же, чтобы произвести впечатление на портовое отребье!
Я еще раз вспомнил фарос и завистливо вздохнул. Нет, сам я носить его не стал бы, но в той же Аргусе плащ можно продать, а на полученное серебро купить небольшой домик где-нибудь в предместье. Поле, дом, сад – то, чего я лишился, покинув Баб-Или. Впрочем, фарос интересен не только этим. Он не выглядел новым, скорее хорошо сохранился, будучи надеваем только в редких случаях. Возможно, плащ принадлежал отцу или деду Гелена, хотя мне он показался слишком богатым для сельского базилея. Но даже если и так...
Скорее всего вчерашним вечером у Гелена состоялась очень важная встреча. Настолько важная, что он решился надеть фарос. Встреча намечалась где-то в порту, и, скорее всего, в великой тайне, иначе Гелен не возвращался бы так поздно, не наняв охранника. И на этой встрече решалось что-то серьезное, вполне вероятно – его отъезд на родину. Сын базилея был настолько взволнован, что зашел в первую же попавшуюся харчевню, чтобы перевести дух, вмешался в драку и вдобавок был со мной достаточно откровенен. Да, возможно, так оно и было. Но, может, было и по-другому: фарос Гелен получил на самой встрече, как знак чего-то важного...
Как ни крути, а выходило, что мне предстоит путешествие вместе с крайне подозрительной личностью. Похоже, враги (не друзья же!) ванакта Ифимедея что-то задумали...
...но какое до этого дело бывшему царскому мушкенуму Нургал-Сину?
«Мы плыли»
С Геленом мы разговаривали редко. Сын базилея волновался, считал дни и редко вступал в беседу. Я окончательно убедился, – он спешит, причем к определенному (причем не им, а кем-то еще) сроку. Навязываться я не стал, предоставив Гелена его мыслям. Зато корабельщик оказался словоохотлив. Правда, большая часть его рассуждений касалась все тех же пиратов, которые чудились ему возле каждого острова, но попутно он охотно рассказывал и об Ахияве. Сам корабельщик родился в Иолке, но бывал всюду, в том числе и в Микасе. Конечно, большая часть услышанного оказалась полной ерундой, но попадались и любопытные подробности.
Мое предположение оказалось верным: власть ванакта Ифимедея в последнее время изрядно пошатнулась. Он проиграл войну с Орхоменом, которую сам и начал, вопреки протестам собственного совета. В поражении Ифимедей обвинил лавагета, которого отправил в ссылку, а с остальными недовольными разделался еще круче. В Микасе все стихло, но в глубине что-то продолжало бурлить.
Ифимедею, как я понял, грозили с двух сторон.