Евромайдан: начало или Удивительная история о хохлах, кацапах и украинцах, приснившаяся историку Максиму 14 октября 2014 года в Великом Городе - Александр Андреев

Александр Радьевич Андреев

Евромайдан: начало или Удивительная история о хохлах, кацапах и украинцах, приснившаяся историку Максиму 14 октября 2014 года в Великом Городе

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

– Вы що, бовдуры, с глузду зъихалы?! Да вы там, часом, нэ почадилы з пэрэляку?! От же босота, от босва! Кугуты чертовы, хай бог простыть!

Максим успокоено прикрыл глаза. Так могли ругаться только проводники «Укржелезяки», всегда недовольные уставшими от бесконечного ремонта Киевского вокзала затюканными пассажирами, а значит, он, наконец, ехал домой, в Великий Город, хотя это и была только командировка на две недели.

За окном вагона было четыре градуса тепла, в самом вагоне на пять градусов больше, но никто из пассажиров не возмущался. На поездах «Укржелезяки» испокон веков были свои порядки, несовместимые ни с комфортом пассажиров, ни с ценой за билет, какой бы высокой она не была. Проводники все равно скажут, что уголь не дает начальство, хотя при этом в главном тамбуре в вагонной стенке его навалом, даже полведра рассыпано и неубрано. Не нравится, иди пешком семьсот километров или лети на какой-нибудь развалине, или телепайся в автомобиле по никаким однополосным дорогам вслед за бесконечными фурами и гуляй сутками на погранпереходах. Дело хозяйское. И вообще, куда тебя черты несут, сидел бы дома и смотрел сериалы.

Проводники с трудом собрали у пассажиров билеты и дружно засели в служебном купе обсуждать свои дорожные проблемы, которых, в общем-то не было, если не считать всегда скользких ступенек на выходе из вагона и постоянно закрытых на несуществующие остановки туалетов, несмотря на это ухитрявшихся быть очень грязными, поскольку убирать проводникам их было лень. Максим взял у них казавшееся теплым одеяло и попросил чай, который вообще-то стоил три гривны, но для московских пассажиров продавался по двадцать пять рублей, потому что птичка, ведь, по зернышку клюет, а тринадцать рублей с каждой чайной порции деньги немалые и негоже их упускать, а то еще люди подумают, что их везет вовсе не «Укржелезяка». Хотелось согреться, да и чай в серебряных подстаканниках навевал приятные воспоминания. Навевать-то, он, может, и навевал, но только не в этот раз.

Вместо стакана в привычном серебряном подстаканнике проводница принесла какую-то темную стеклянную кружку, в которой в горячей воде сиротливо плавал пакетик с заваркой, и предупредила, что она уже положила сахар в чашку. Максим про лимон напоминать не стал, молча размешал воду с пакетиком, выпил глоток и ничего не понял. Вроде чай, но вроде и не чай, какое-то странное пойло. По вагонам бесконечной вереницей с самого отправления то брели, то неслись какие-то никому не нужные и мешавшие всем коробейники, предлагая какую-то торговую чушь, и главной задачей вымотанных неудобной посадкой пассажиров был сберечь карманы и сумки.

В Сухиничах Максим решил выйти на перрон, на котором происходило какое-то невообразимое скопление торговцев огромными мягкими игрушками и поддельными меховыми женскими кацавейками. Товар был страшный и Максим с прокуренного до отвращения перрона вернулся в такой же прокуренный насмерть вагон и на входе его взгляд случайно упал на титан с кипятком напротив купе проводников. Градусник на титане показывал температуру горячей воды всего в семьдесят градусов, и Максим понял загадку чая. Как всегда, оказался прав Булгаков, прав и по поводу второй свежести и по поводу чая, который, правда, не разбавляли сырой водой, а просто не кипятили. Максим мысленно плюнул и прошел на свое место, твердо решив ехать в следующий раз на Украину не на поезде «Укржелезяки», а на машине, как бы неудобно это для него не было.

Билетов на первые два поезда с таможней и границей в Брянске и Киеве, не было и ночью их пришлось проходить в Суземке и Зерновом. Максим ненадолго уснул и привычно проснулся за час до прихода этого так и не натопленного поезда в Великий Город и также привычно перевел время на два часа назад.

Поезд прошелестел по мосту через Днепр и наконец втянулся на длиннющий вокзальный перрон. Вместе с немногочисленными пассажирами Максим осторожно, чтобы не убиться, спустился по очень скользким и нечищеным вагонным ступенькам, все-таки уделался об грязные поручни и сразу же был атакован не дававшими прохода автомобильными хамами, без перерыва громко гундевшими «такси, недорого, такси», при этом «недорого» означало, что тебя за двести гривен довезут от выхода из вокзала до стоявшего рядом вокзального метро.

Пройдя через частокол автомобильных хамов, специально закрывавших спинами дверь, ведущую в надземный переход на главное здание вокзала, Максим осторожно пошел вверх по скользким до невозможности ступенькам. Ни о каком эскалаторе в переходе не было и речи, и пассажиры, старики и женщины с детьми, корячились на ступеньках с вещами, преодолевая четыре переходных пролета, при этом чудом не ломая себе руки и ноги.

По главному туннелю Максим двинулся к выходу. Вдоль всего перехода у окон сплошной линией стояли измученные пассажиры с детьми и сумками, а в центре на предназначенных для них сиденьях рядами полусидели-полулежали уделанные в хлам и завонянные в дым бомжи, которых никто не трогал. Максим остановился, затем не спеша прошел туда и назад по обеим сторонам длиннющего перехода, и везде по его центру сидели, выпивали и варнякали груды тел без определенного места жительства, а по всему вокзальному туннелю густо висел насквозь пропитанный дешевым алкоголем и одеколоном бывший когда-то воздухом полупрозрачный туман, которым пытались дышать стоявшие у окон пассажиры, но у них это получалось совсем плохо.

Наконец, ошарашенный увиденным и унюханным Максим рассмотрел вереницу из восьми вокзальных сторожей, которые почему-то цепочкой маршировали к началу бомжиного царства, оттуда раздался какой-то почти рев, очень вежливо увещевавший бомжей встать и уйти с насиженных мест, но они никак на этот рев не реагировали. Наконец, через пять минут сторожевого ора они все-таки встали и отошли к окнам, от которых шарахнулись находившиеся там настоящие пассажиры. Удовлетворенная достигнутым сторожевая гусеница двинулась дальше по переходу, и вскоре от следующего отсека раздался такой же оглушительный рев, увещевавший следующую партию бомжей. Согнанные ранее бомжи спокойно вернулись на свои старые места, а разбежавшиеся отъезжающие опять заняли свои стойла у окон. Некоторые иностранные пассажиры, ошарашенные увиденным, снимали вокзальный позор для дальнейших публикаций в социальных сетях своих стран, и это было очень плохо для имиджа страны.