Вечерело. Подачу поезда задерживали почти на двадцать минут. Петербург в июле 1912 года изнывал от жары: и кирпичные многоэтажные громады, и каменные мостовые, и тротуары были раскалены – а воздух насыщен пылью, копотью и смрадом.
В ожидании, мои глаза скользнули по мрачному ближайшему фасаду: " Магазины Бр. Поляковых. Имъется громадный выборъ обуви кожаной, суконной, и парусинной – Варшавская, Саратовская, Кунгурская чесаная, валяная, бурочная, кукморская, Нижегородская, Тюменская. Магазинъ въ городскомъ корпусъ №№9, 24. Большой выборъ шляпъ, шапокъ и фуражекъ. Складъ резиновыхъ галошъ. Товарищество Россiйской американской резиновой мануфактуры. Прошу почтенниiйшую публику обратить вниманiе»
Какой-то тучный господин, в очередной раз доставал из нагрудного кармашка, который был специально вшит на сюртуке, – часы-луковицу BREUGET в золотой скорлупе, поросячьими глазками смотрел на золоченые стрелки и, не обращаясь конкретно ни к кому – тяжело вздыхал:
– Безобразие! Это просто – какое-то безобразие!
В который раз он проделал то же самое, утер красное потное лицо платком – и тут, наконец, подали состав. Паровоз был не новый, но хорошо отмытый, блестящий, шведской фирмы «Motala». Истомившиеся в ожидании пассажиры, дружно кинулись по вагонам.
У меня был билет в последний – шестой вагон. В него село около десяти человек. Я отметил миловидную девушку. Она была в сером платье, из шелковой креповой ткани с умеренным блеском. Крепдешин, мягко облегал ее стройную фигуру, струился вспыхивающими складками – а плечи, и верхняя половина тела, были прикрыты, короткой белой кофточкой-разлетайкой. На голове, чуть набок, крепилась пристегнутая булавками, полупрозрачная шляпка из китайской чесучи. Ее тонкие губы совершенно не улыбались, хотя глаза смотрели на мир восторженно и радостно.
Не успел я устроиться и разложить скромный багаж, как ко мне подсел тот самый тучный господин, с предложением поиграть в вист. В руках он держал полную колоду – 52 карты и ловко ее тасовал.
– Податной инспектор Прудаев.
Я тоже представился и сказал, не разделяя его оптимизма:
– В эту игру лучше играть вчетвером.
– Но что делать. Надо как-то убить время, – попытался оправдаться он.
От его голоса и внешности исходило что-то неприятное. Я считал себя неплохим игроком. Главное в висте – запомнить 26 карт своих и партнера, а порой карты приходится угадывать. Я любил это занятие, особенно в дороге, но, тут повинуясь шестому чувству – отказался – сославшись на усталость. Он не уходил и еще долго сидел, напротив, сверля меня маленькими рыбьими глазками. Видимо, он ждал, что я передумаю. Это было, в конце концов, невежливо и я, встав, прошелся по вагону, оставив его одного.
Оказывается, за тонкой дощатой переборкой, в соседнем купе ехала моя незнакомка.
Дверь была приоткрыта и, встретившись глазами, я учтиво поклонился ей, как старый знакомый. Она немного испуганно кивнула в ответ и, засмущавшись, сразу отвела взгляд; руки ее при этом, быстро и нервно стали перебирать замок небольшой сумочки, что лежала у нее на коленях; а ноги, обутые в белые сафьяновые полусапожки, она спрятала под полку. Девушка стала смотреть в окно и была напряжена.
Я, с сожалением скользнув в последний раз взглядом, по ее фигуре, прошествовал к себе. К счастью, тучный господин, видимо поняв бестактность своего присутствия, покинул меня и я, скинув туфли, с удовольствием вытянулся на полке.
Тут я вспомнил о газетах. Это было очень кстати. Развернул «Русское слово» и «Новое время», что взял у разносчика на вокзале. В нос ударил запах свежей типографской краски. Я пробежал заголовки: Мальта – «Итало-турецкая война. С места событий»; Будапешт – «Анти-венгерская демонстрация в Праге»; общество «Русский инвалид» извещает, – новое направление в живописи после «кубистов»; неуловимый разбойник «Зелим-хан».
На третьей странице задержался немного больше:
КРИМИНАЛЬНЫЕ НОВОСТИ
ПЕТЕРБУРГЪ (По телефону отъ нашихъ корреспондентовъ).
Сегодня, в склад изданий Острогорского, по Моховой улице, в д. №28, вошли два подростка 13 – 15 лет, и спросили книгу. Управляющая складом г-жа Берникова выдала книгу и открыла кассу, чтобы разменять деньги. Мальчишки, с криком: «Руки вверх!», бросились на Берникову, повалили ее на пол и стали душить полотенцем. Г-жа Берникова взмолилась и просила оставить ее в живых, взять все, что имеется в кассе. Они забрали около 70-ти рублей, – всю наличность кассы и бежали.
«Да! В какое страшное время мы живем! – подумал я, поглядывая на унылый пейзаж за стеклом. – Совсем дети. Толи дело было раньше?! Страшно становится. Куда катится этот мир!». Хотя убить время было нечем, я без сожаления перелистнул мир криминала. На последней странице взгляд мой привлекли два сообщения:
«КНУТ
Он снова сделался злобой дня для городовых. Дело в том, что некоторые извозчики и биндюжники, испытанные противники «Кнутовой реформы», – почувствовав ослабление надзора в этом направлении, вновь обзавелись кнутами. По их убеждению, лошадь без кнута, это все равно, что лошадь – без хвоста. Между тем, городовые – отметив такое непослушание, установили бдительный надзор за ослушниками. Напрасно извозчик, заметив городового, старается скрыть пребывание в санях кнута. Городовой – старый волк – его не проведешь. По слухам, старое помещение для склада извозчичьих кнутов заполнено. Того и гляди, что городской управе придется ассигновать сумму на постройку специального дома для склада кнутов.
ЭЛЕКТРИЧЕСКАЯ «ВОДКА».
Николай Тесла – тот самый чешско-американский изобретатель, который намерен передавать электрическую энергию без проводов – изобрел электрическую водку. Приготовляется она очень просто – пропусканием тока от батареи через особый подкисленный состав.
На последнем собрании докторов, в лондонском Меншьон-Гаузе, трезвенник, Томас Барлоу, выступил против обыкновенного алкоголя, в пользу электрической «водки».
«Забавно!» – подумал я и, отложив газеты, попытался задремать, но ничего не вышло. Неясные шорохи из соседнего купе тревожили мне душу. Я представлял себе, что буквально в нескольких перстах, за этой тонкой перегородкой, сидит девушка, молодая женщина, очень приятной наружности и может так же скучает, как и я. Это было нелепо и неправильно, и такая мысль не давала мне расслабиться. Отчаявшись задремать, я скатал постель и присел к окну. Поезд шел по приморской Санкт-Петербург-Сестрорецкой железной дороге. Это была частная железная дорога на северо-западе России. Она соединяла Санкт-Петербург с курортами, расположенными на северном побережье Финского залива. Видимо барышня следовала в один из них. Неожиданно я услышал легкие шаги, шорох юбок и боковым зрением уловил белое одеяние моей изящной незнакомки.
– Извините! Не могу открыть сельтерскую воду. Вы не поможете? – сказала она, сильно смущаясь, и краска бросилась ей в лицо.
Я ловко справился с бутылкой, подцепив крышку краем серебряного перстня. Это был подарок матери – на совершеннолетие. Бедная мама! Знала бы она, для чего я его использую.
– Пожалуйста!
– Здорово у вас получилось, – заметила моя попутчица, все еще смущаясь.
Я, пользуясь предоставленным случаем, представился:
– Михаил. Михаил Громадин. Инженер – еду на Сестрорецкий оружейный завод. По делам.
– Маша, – барышня потупила глаза, – Мария Александровна. Еду на отдых, – ответила она в том же ритме в полголоса.
Мы помолчали немного. Я, передавая сельтерскую, задержал бутылку, не отпуская совсем. Она уловила этот жест, подняла глаза и, взглянув строго, еще тише добавила.– Замужем!
Я отпустил бутылку, но она не уходила, … пребывая некоторое время в нерешительности.