– Ах! Да! Еще пробочка! – спохватился я, поняв, что она ждет.
– Благодарю! Вы очень любезны.
– Вам не скучно одной? – поинтересовался я, напуская равнодушный вид и как бы говоря это из вежливости.
– Что вы! Конечно, нет, – воскликнула барышня. – Я люблю скучать.
– Не попали мы с вами в одно купе. Может, пообщались – и дорога показалась короче.
– Может быть. Но пусть будет, все как есть.
– А что если нам исправить эту ошибку – скрасить наше одиночество? – бросил я пробный шар, ловя ее ускользающий взгляд.
– Это ни к чему, – сказала он сухо.
– Да, это ни к чему вас не обязывает, я выйду спустя несколько часов на станции в Сестрорецке, а вы поедете дальше…
– Разве вы находите это удобным?
– Вы так не считаете?
– Еще час назад меня провожал муж. Вы видели, … такой высокий важный господин, с цилиндром на голове?
– Кажется, припоминаю, – соврал я, и внимательно посмотрел ей в глаза, – он, по-моему, не молод, – наудачу ляпнул я.
– Да! Да, это есть. Но он очень хороший человек. Мне бы не хотелось так… – она замялась, не зная как продолжить начатую фразу.
– Я вас прекрасно понимаю. Не продолжайте. Дело ваше Мария Александровна. Хотя жаль… очень жаль, ваше общество бы украсило мой путь.
Мы обменялись взглядами. Она была слегка расстроена и почти не скрывала этого, но приличия были превыше всего. Другого – от замужней женщины, я и не ожидал.
– Может дать вам прессу: свежая, но я почти прочитал ее, только объявления остались? – добавил я, оставляя надежду на перемены в ее настроении.
– Что ж! Как закончите и их – приносите, я не откажусь, – выпалила она скороговоркой и, покраснев, быстро, как ветер, удалилась к себе.
– Ого! Неожиданный поворот! – сказал я себе и, достав из портфеля, бросил в рот кусочек мускатного ореха для освежения дыхания. Так я и стоял не присев больше ни на секунду, держась за хромированный поручень и глядя нетерпеливо в окно. Выждав минут десять, я собрал газеты, аккуратно свернул их в трубочку и, напустив нарочито небрежный вид, отправился в соседнее купе.
– Merci. Vous êtes très bons mon monsieur, – поблагодарила она, стараясь не улыбнуться при этом.
У нее был превосходный французский, четкое произношение и особый прононс, что достигается долгими упражнениями.
– Это совершенно ничего не стоит для меня Мария Александровна. Прочитанные газеты? О чем вы говорите?
– Pouvez m’appeler Masha.
– Хорошо, договорились, буду называть вас Маша. Но я не так хорошо знаю французский как вы. Мы технари. Наше дело чертежи, железки и еще много скучных вещей, о которых неудобно говорить в обществе милой дамы.
– Это я понимаю. Оружейный завод! Наверно это страшно и опасно порой!?
Мне ее слова показались приятными. Мужчины все одинаковы. Внутри поднялась волна своей исключительности и величия.
– Ну, не стоит преувеличивать. Все бывает, конечно, – уточнил я немного вальяжно и снисходительно.
– Как вы думаете, война будет? Все об этом говорят! Вот давеча читала: «Ангел мира в опасности!?»
– Помилуйте! Это выдумки газетных писак, – заключил я убежденно.– Сейчас общество достигло такой стадии развития, что все прекрасно понимают, к чему это может привести. Страшное оружие в изобилии наделано во всех странах. Массовое уничтожение: победителей по большому счету не будет. Ну не самоубийцы же мы!? Цивилизованная Европа на это никогда не решится!
– Значит, вся эта шумиха, что бы поднять тиражи газет? – усомнилась моя юная попутчица, почти расставшись со своей прежней застенчивостью.
– Ну не совсем. Иначе бы мне не пришлось ехать на оружейный завод, – многозначительно заключил я.
– Срочное дело?
– Командировка. Надо помочь. Секретное производство.
– Это тайна? – осведомилась барышня.
– Государственная. Российской империи, – заверил я ее, – но об этом лучше не распространяться.
– Вот видите! – она посмотрела на меня чуть восторженно.– Значит, вам доверяют. А мне ничего нельзя сказать. Я болтушка!
Маша встала, подошла к окну и замолчала. Показались низкие черные строения.
– Какая-то станция? – поинтересовалась она, показывая кивком головы.
– Это Раздельная. Помилуйте, … нет, это Лахта, – поправился я. – Обычно поезд здесь стоит минут пять.
– Давайте закажем чай! – вдруг, предложила барышня, не оборачиваясь. – У меня есть прекрасное варенье. Наша бабушка, Агафья, в вишневое варенье добавляет, абрикосовые косточки, липовый цвет. Она его не кипятит, а только долго томит в русской печке, и оно получается как английский джем.
– Хорошо. Будем пить чай. … Будем пить и разговаривать.
– Нет! Просто пить, – немного растеряно возразила моя милая собеседница.
– Как скажете, – пряча улыбку, согласился я и пошел сделать заказ.
Проводник, лукавый дядька, разглаживая, мягкие рыжие усы, занес нам спустя минуту, два кованных вороненых подстаканника. В них простые стаканы из зеленоватого стекла и жидкий чай. Отдельно он держал посеребренный поднос со сдобой.
– Пышка, слойка, сдобные калачи, крендель, плетенка – все из Филипповской булочной, господа! На выбор если желаете? – протараторил он заученную фразу.
– Неужели! Прямо оттуда?
– Обижаете милостивый господин! Настоящие парижские рецепты от придворного пекаря Филиппова. Не «сумневайтесь».
Я отложил всех наименований по одной штуке и сразу расплатился за все. Старик ушел очень довольный, подкручивая вверх кавалерийские прокуренные усы и что-то напевая под нос.
– Вы совершенно зря потратились, – сказала моя прелестная спутница, – мне есть на ночь, совсем ни к чему.
– Все нормально, может, только придется чай повторить. А как вы сударыня смотрите на бутылочку Белого Сурожа из Массандры?
– Нет что вы! – возмутилась она. – Это уж точно зря вы придумали.
– Я принесу, а там решим – раз уж заикнулся, а то неудобно получится.
Я сходил за бутылкой и дополнительно, зашел, взял стаканы у проводника. Она смотрела во все глаза и неодобрительно качала головой.
– Оставьте. Вы такой молодой. Будет у вас еще повод и друзья с кем ее распечатать.
– Вы про оружейный завод? Не мелочитесь Мария Александровна! Не говорите пустое! Я часто там бываю по делам. Поверьте – скукота там полная. «И скучно и грустно и некому руку подать» …Если вы мне составите кампанию, я был бы вам – превелико благодарен!
– Все-таки вы напрасно это затеяли – и чай стынет? – покачала она с укором головой.
– А мы и то, и другое будем. По очереди.
– Какой вы право! Так меня еще и уговорите, – в сомнении сказала она
– Конечно. Мне побольше, а вы давайте пригубите маленько. Вам понравится. Надеюсь!
– Ну, хорошо, – согласилась она с трудом. – За знакомство.
– А вы знаете, Маша, откуда это вино получило название? Что означает «Сурож»? – оживился я, придвигаясь к ней ближе.
Она заинтересованно оживилась, приготовившись слушать.
– Нет. Никаких мыслей.
– Это древнерусское название города Судак. Видите, какое оно золотистое? А аромат? Ничего не напоминает?
– Что-то знакомое… Медовое или яблочное, – предположила она, слегка сморщив лобик.
– Токайское не напоминает?
– Точно! Вы сказали, и я сразу вспомнила, – всплеснула она руками.
– А вообще его делают из винограда сорта – Кокур белый.
Я поведал ей, как мне довелось быть в Судаке. Про развалины Генуэзской крепости, глиняные водопроводы в горах, обычаи крымских татар. Она была очень хорошим слушателем. Кивала в такт мои словам, ресницы ее дрожали, на лице ясно читалась заинтересованность и неподдельный интерес.
Незаметно пролетели несколько часов, но казалось, все длилось один миг.
– Слушайте! Мы так и допьем ваш Кокур Михаил! – сказала она весело, и удивленно, и в глазах ее блеснули озорные огоньки.
– Это будет чудесно, – заверил я.
– Я же совсем не хотела, но вино правда, отменное, – призналась Маша, благодарно посматривая на меня.
– Расскажите о себе немножко, – решив что, настал нужный момент, попросил я, стараясь говорить как можно естественней.
– Вы считаете, это удобно? – стушевалась она, не ожидая такой смены разговора.