Выходило: либо нужда у него большая, либо вовсе не за тем он в подворотню бросился. А зачем тогда? Мы переглянулись и, резво потрусили в том направлении и через минуту опасливо заглядывали в эту самую подворотню. Ничего особенного. Нормальная подворотня в лучших питерских традициях, мрачная, пахнущая туалетом. Дальше – двор‑колодец с еще одной подворотней, скорее всего двор был проходным. В подворотне горела подслеповатая лампочка.
– Сашка, – громко позвала Женька, и он немедленно откликнулся:
– Здесь я. – И вскоре предстал нашим очам, почему‑то пошатываясь и держась за голову. То, что Сашку мотало, меня не удивило, и голова у него вполне могла трещать, потому что было с чего, но тут он приблизился, и мы дружно ахнули: из‑под Сашкиной ладони на лоб стекал кровавый ручеек.
– Ты башкой, что ли, треснулся? – пролепетала Женька, а Сашка сказал:
– Анфиса, дай мобильник.
Я торопливо протянула телефон, он набрал номер, чертыхнулся, потому что про код забыл, как недавно Женька, и, исправляя свою ошибку, торопливо заговорил:
– Значит, так, девчонки, шагайте на вокзал, потому что лучше вам в это дело не лезть, пользы никакой, а неприятностей может быть сколько угодно.
– Что? – пискнула я, но Сашка в этот момент заговорил по телефону:
– Серега, это Лукьянов, да я, я… Слушай, сегодня ориентировка пришла, этот, как его… из тюрьмы сбежал, рожа его прямо напротив твоего места… ну… так я его сейчас в трех шагах от отделения встретил… Не привиделось, точно он. По башке мне дал, гад. И вовсе нет… да я серьезно. Что ты дурака валяешь, – заорал Сашка, а мы от неожиданности подпрыгнули. – Посылай ребят, пусть район перекроют. Как машин нет, была же машина… вот черт… – Сашка сунул мне в руку телефон и потрусил в сторону родного отделения, а мы продолжали хлопать глазами, потом кинулись за ним, но Сашка, обернувшись, махнул свободной рукой и рявкнул: – Уезжайте, вас здесь только не хватало…
Мы замерли как по команде, а потом побежали в другую сторону, и тут точно назло дождь полил как из ведра, мы добежали до конца улицы и юркнули в очередную подворотню.
– Ты чего‑нибудь поняла? – спросила Женька.
– Поняла. У меня машину угнали, – проблеяла я.
– С машиной все ясно, тачка твоя накрылась, а вместе с ней мои шмотки.
– И мои.
– А я что, спорю? Этот тип в ветровке – опасный преступник, сбежал из тюрьмы. Сашка его как‑то умудрился узнать и теперь побежал ловить.
– Лучше б он мою машину искал.
– Да послушай ты, дурища, Сашка поступил исключительно благородно, не стал нас во все это дерьмо впутывать.
– Чего нас впутывать, я, кроме ветровки, ничего не видела, да и то не разобрала: то ли серая, то ли синяя… А Сашка твой опохмеляться побежал, – зло ответила я.
– Тоже не грех. Но я сейчас не об этом, Сашка смылся, а беглый каторжник, который ему по башке съездил, где‑то здесь бродит.
Точно в ответ на ее слова за нашими спинами раздались шаги, но через мгновение стихли. Мы вцепились в локти друг другу и застучали зубами, вглядываясь в полумрак подворотни. Однако очень скоро я отпустила Женькин локоть. Двор впереди выглядел вполне безопасно.
– Идем, – сказала я решительно. – Двор проходной, выйдем на соседнюю улицу и напрямую к вокзалу. – И зашагала, не дожидаясь Женькиных возражений.
Стук каблуков весело отдавался под сводами, Женька припустилась за мной, и через минуту мы вошли во двор, где одиноко стояла старенькая «копейка» рядом с деревянным ящиком неизвестного назначения. В этот момент хлопнула дверь подъезда, и оттуда показался молодой человек в кожаной куртке, щелкнул зонтом и направился к «копейке».