– Эрлинг-Шальгсонс-гате, – вздохнул я.
Мы с Дианой обсуждали местоположение галереи задолго до того, как она выбрала помещение. Я был убежден, что помещение должно находиться на оси Шиллебекк – Фрогнер, потому что именно там обретаются как платежеспособные покупатели, так и другие галереи определенного уровня. Оказаться вне стаи для новой галереи означало бы преждевременную смерть. Диана же взяла за образец галерею «Серпентайн» в лондонском Гайд-парке и твердо решила, что она должна выходить не на большую деловую улицу вроде Бюгдёй-алле или Гамле-Драмменсвей, а на тихую улочку, где есть пространство для размышлений. Кроме того, уединенное местоположение подчеркнет эксклюзивность, сигнализируя: это – для посвященных, для знатоков.
Я согласился, надеясь, что и арендная плата тоже окажется менее разорительной.
А Диане сказал, что она сможет тогда использовать дополнительный метраж для гостиной, чтобы устраивать там фуршеты после вернисажей. Она к тому времени уже присмотрела свободное помещение на Эрлинг-Шальгсонс-гате, по всем параметрам превосходное. А имя придумал я: «Галерея Э», по первой букве в адресе – «Эрлинг-Шальгсонс-гате». Такое название, по ассоциации с самой успешной галереей города, «Галереей К», говорило бы, что мы ориентированы на публику состоятельную, понимающую и стильную.
Я не стал приводить еще одного аргумента – ассоциаций, например, со словом «эксклюзив»: Диана не любила подобных дешевых эффектов.
Контракт на аренду был подписан, масштабный ремонт пошел полным ходом, и на горизонте замаячил финансовый крах.
Когда такси остановилось, я заметил, что у тротуара припарковано значительно больше «ягуаров» и «лексусов», чем обычно. Хороший знак, который, впрочем, мог означать и прием в одном из близлежащих посольств либо вечеринку Селины Мидельфарт в ее гэдээровской крепости[3].
Внутри струилась из динамиков негромкая, с акцентированными басами музыка в стиле «эмбиент» восьмидесятых годов. Дальше пойдут «Гольдберг-вариации» Баха. Я сам записал этот диск для Дианы.
Публика уже наполовину заполнила помещение, хотя времени было всего полдевятого. Тоже хороший знак: обычно завсегдатаи «Галереи Э» появляются не раньше полдесятого. Диана объяснила, что вернисаж при битком набитом зале – это слишком вульгарно, а полупустой как раз предполагает утонченность. Хотя вообще-то, по моему опыту, чем больше народу, тем больше продастся картин.
Кивая направо и налево без какого бы то ни было ответа, я пробирался к переносной барной стойке. Дианин постоянный бармен Ник протянул мне бокал с шампанским.
– Дорогое? – спросил я, ощущая на языке горечь пузырьков.
– Шестьсот, – ответил Ник.
– Придется продать хоть часть картин, – сказал я. – Художник-то кто?
– Атле Нёрум.
– Я знаю, Ник, как его зовут, но не знаю, как он выглядит.
– Вон там. – Ник мотнул вправо своей большой, черной, как эбеновое дерево, головой. – Рядом с вашей женой.
Я успел заметить только, что художник – плотный бородатый коротышка. Потому что там стояла она.
В белых кожаных брюках, обтягивающих длинные стройные ноги, она казалась еще выше, чем на самом деле. Прямые волосы по обе стороны прямой челки, и эта прямоугольная рамка усиливала ощущение японского комикса. Свободного покроя белоснежная шелковая блузка в лучах подсветки отдавала в синеву, подчеркивая узкие крепкие плечи и груди совершенной формы – точно две безупречные волны. Боже, как пошли бы сюда те бриллиантовые серьги!
Мой взгляд, неохотно отпустив ее, скользнул дальше. Публика стояла и вежливо беседовала возле картин. Обычный контингент. Богатые, хорошо пахнущие финансисты (костюм с галстуком) и звезды средней величины (костюм с дизайнерской футболкой). Женщины (дизайнерские платья) были актрисами, писательницами или политиками. Также, разумеется, имелся букет молодых, так называемых перспективных и, вероятно, неимущих художников-нонконформистов (рваные джинсы и футболки с надписями), которых я в душе именовал «Куинс парк рейнджерс». Поначалу я морщил нос при виде их в списке, но Диана убедила меня, что нам нужно и что-то «пикантное», что-то более живое и опасное, чем меценаты, расчетливые инвесторы и те, кто ходит сюда в порядке заботы о собственном культурном имидже. Классно, конечно, только я-то знал, что эти субчики явились сюда, потому что выклянчили у Дианы приглашение. И потому что Диана сама понимала – они тут ради того, чтобы найти покупателей для себя самих, все ведь знают, что она не может отказать, когда ее просят о помощи. Я заметил, что многие – большей частью мужчины – то и дело поглядывают исподтишка в сторону Дианы. Ничего, обойдутся. Такой прекрасной женщины им не заполучить никогда в жизни. И это не допущение, а бесспорный, неопровержимый факт, вытекающий из того, что она – прекраснейшая. И моя. Насколько последнее бесспорно – этой мыслью я старался себя не грузить. Просто напоминал себе, что до сих пор Диана по-прежнему все так же слепа.
Я пересчитал мужчин в галстуках. Так выглядят возможные покупатели. Квадратный метр Нёрума нынче стоит около пятидесяти тысяч. Пятьдесят процентов комиссионных идет галерее, так что можно продать не слишком много и уже окупить сегодняшний вечер. Вернее, нужно продать хоть что-то, потому что с продажи первого Нёрума прошло уже прилично.
Теперь публика устремилась к дверям, и мне пришлось отойти чуть в сторону, чтобы пропустить остальных к подносу с шампанским.
Я побрел к моей жене и Нёруму, чтобы сообщить ему, как я перед ним преклоняюсь. Преувеличение, конечно, но не то чтобы полное вранье – парень несомненно хорош. Однако, прежде чем я протянул ему руку, художник был атакован неким брызжущим слюной малым, явно давним знакомцем, и утащен прочь к какой-то женщине, виновато улыбающейся, точно ей приспичило по-маленькому.
– Хорошо выглядишь, – сказал я и встал рядом с Дианой.
– Привет, любимый.
Она улыбнулась мне сверху вниз и одновременно махнула рукой девушкам-близнецам, чтобы те прошли еще один круг с фуршетными закусками. Суши – это уже вчерашний день, и я предложил нового поставщика – «Алжери», североафриканская кухня с французским уклоном, весьма жгучая. Во всех смыслах. Но увидел, что Диана снова заказала все в «Багатели». Тоже вкусно, конечно. И в три раза дороже.
– Хорошие новости, милый, – сказала она, просовывая руку мне под локоть. – Помнишь, ты рассказывал про должность на той фирме в «Хортене»?
– «Патфайндер», да. Ну и что там?
– Я нашла для них отличного кандидата.
Я глянул на нее, слегка опешив. Как охотник за головами, я время от времени, разумеется, использовал Дианину клиентскую базу и ее круг общения, включавший немало значимых в экономике фигур. Причем без особых угрызений – ведь это я финансировал всю эту прорву. Необычным было то, что Диана сама предложила конкретного кандидата на конкретное место.
Она взяла меня под руку, наклонилась и шепнула:
– Его зовут Клас Греве. Отец голландец, мать норвежка. Или наоборот. В общем, он три месяца назад уволился и только что перебрался в Норвегию, получил дом в наследство и теперь им занимается. У себя в Роттердаме был топ-менеджером в одной из крупнейших европейских фирм по GPS-технологиям. И совладельцем, пока весной их не купили американцы.
– В Роттердаме, – повторил я, отпив шампанского. – А как фирма называется?
– «ХОТЕ».
Я поперхнулся шампанским.
– «ХOTE»? Ты уверена?
– Вполне.
– И его сиятельство был там топ-менеджером? Прямо самым-самым топом?
– Греве – это фамилия, я не думаю, что он…
– Ну да, ну да, а его номер у тебя есть?
– Нет.
Я застонал. «ХОTE». Именно эту фирму в «Патфайндере» мне назвали как образец. «ХОTE», в точности как теперь «Патфайндер», было маленьким высокотехнологичным предприятием, поставлявшим GPS-технологии европейской оборонной промышленности. И бывший глава этой фирмы – просто самое оно. Надо спешить. Все фирмы по подбору персонала утверждают, что выполняют заказы исключительно в своей узкой, эксклюзивной сфере, только так можно работать серьезно и систематично. Но ради такой большой оранжевой морковки – процентов с номинальной годовой зарплаты, приближающейся к семизначному числу, – принципами можно и поступиться. А должность управляющего директора «Патфайндера» – это очень большая, оранжевая и востребованная морковка. Заявки были размещены в трех агентствах – «Альфа», «ИСКО» и «Корн/Ферри интернешнл». В трех самых лучших. Поэтому дело не только в деньгах. Когда мы работаем по системе «без спасения нет вознаграждения», то берем предварительный платеж на покрытие издержек, потом следующую выплату, если предложенный нами кандидат соответствует требованиям, о которых мы условились с заказчиком. А основную, реальную сумму – только когда заказчик принимает на работу того, кого мы порекомендовали. Жирно, конечно, но речь-то реально – реально! – идет о простой вещи: выиграть. Быть царем горы. Встать на платформу.