Они сходили в кино, но Кира, как ни старалась, не сумела увлечься сюжетом. Только голова разболелась от грохота на экране. Потом зашли в кафе и наелись вкусностей. Кира выпила больше, чем обычно, но и это не помогло поднять настроение. Саша ничего не замечал, а возможно, делал вид, что все в порядке. Утреннее происшествие они, не сговариваясь, обходили молчанием. Пожалуй, впервые в жизни им было немного неловко друг с другом.
В довершение всех бед Кира повздорила с матерью. Та позвонила около восьми вечера. Кира вышла с трубкой на кухню, чтобы не мешать Саше.
– Привет, Кирюша! Не помешала?
– Привет. Нет, конечно, я ничем не занята, – соврала Кира.
На самом деле ей не хотелось разговаривать. На душе было скверно, и в такие минуты она обычно отмалчивалась, уходила в себя. Исключение делалось разве что для Саши да Гельки. С этими двумя она могла общаться в любом настроении.
– Чем занимаетесь?
– Телевизор смотрим. Фильм хороший идет.
– А я просто так звоню, без повода. Хотела узнать, как у вас с Сашей дела.
– Все нормально, мам, – бодро проговорила Кира.
– А по голосу не скажешь, – проницательно заметила мать.
– Голос как голос. Я же говорю, все отлично.
– В таком случае смени, пожалуйста, тон, – строго сказала Лариса Васильевна. – Мне неприятно, когда ты грубишь.
Кира раздраженно возвела глаза к потолку. Скажите на милость, в чем она усмотрела грубость?! И без того на душе муторно, тяжело, не хватало еще начать ссориться.
Разговоры с матерью частенько выводили Киру из себя. Она изо всех сил старалась сдерживаться, быть милой и приятной, но слишком часто у нее ничего не получалось. Лариса Васильевна умела мягко, но чувствительно подколоть. Настойчиво выспрашивала, отлично сознавая, что дочери неприятно. Кира в итоге срывалась, а мать, словно только и ждала этого, немедленно делала замечание, одергивала, выговаривала дочери за поведение, обижалась. Потом Кире приходилось звонить или приезжать, долго извиняться за резкость, заглаживать, искупать, просить прощения.
– Мама, я не грублю, тебе показалось, – Кира попыталась придать голосу всю возможную мягкость.
– Ладно, сменим тему, – холодно вымолвила Лариса Васильевна. – Мне сегодня тетя Соня позвонила, советовалась. Насчет Оксаночки.
Точно, беда одна не ходит. Эту самую тетю Соню – Софью Витальевну, подругу матери, – Кира терпеть не могла. Перед мысленным взором возникла знакомая физиономия: высоченный лоб, прорезанный глубокими продольными морщинами, старомодный жидкий пучок на затылке, скошенный подбородок, птичьи глаза без ресниц. Тетя Соня вечно жаловалась на жизнь и постоянно клянчила у матери деньги. Но самое главное, Софья Витальевна была самозабвенной сплетницей. Она обожала перемывать косточки всем подряд и частенько доносила матери на нее, Киру. «Ларочка, мне кажется, Кирочка курит». «Вчера видела твою Киру с мальчиком. Смотри, как бы беда не случилась!» Результатом были скандалы, упреки и долгие выяснения отношений.
– Ты меня слышишь, Кира? – требовательно позвала Лариса Васильевна. – Что молчишь?
– Я просто внимательно слушаю, мам, – ровным голосом отозвалась Кира. – Так что там насчет тети Сони?
– Да, ну вот. Оксаночка в этом году заканчивает институт.
Оксана была племянницей тети Сони. Своих детей, равно как и мужа, у нее не было.
– Ты же ее помнишь?
– Я ее никогда не видела, мама.
– Очень хорошая девочка, – веско сказала Лариса Васильевна.
«А как же! Есть в кого уродиться», – ядовито подумала Кира, но, разумеется, промолчала.
Лариса Васильевна тем временем продолжала разливаться соловьем, описывая многочисленные Оксаночкины достоинства. Почти отличница, «красный» диплом могла бы получить, но некоторые преподаватели из зависти ставили ей тройки. Усердная, старательная, прилежная. Вежливая, добрая, тихая.
– Короче, хоть икону с нее пиши, – не сдержалась Кира.
– Зачем ты так зло, дочка? – укорила мама.
– Прости, сколько можно расписывать эту Оксану! Что ты мне ее сватаешь?
Мать насупилась и замолчала. Убедилась, что извиняться дочь не собирается, и разобиделась еще сильнее.
– Я просто хотела посоветоваться, а ты…
– Ладно, мам, хватит дуться, – примирительно проговорила Кира. – О чем ты хотела посоветоваться?
Лариса Васильевна минутку помолчала, по всей видимости, соображая, что предпочтительней: гордо бросить трубку или все-таки изложить суть просьбы. Выбрала второе, вздохнула и выпалила:
– Оксане нужна работа! Я обещала Соне спросить у тебя и у Саши, нет ли каких вакансий. У них самих ни связей, ни знакомых, надеяться не на кого.
Конечно, самые бедные и несчастные. Мы в курсе.
– Что она заканчивает?
– Режиссерское отделение. В институте культуры. Она мечтает ставить спектакли, это ее призвание, – совершенно серьезно ответила мама.
Здрасте, приехали. Кира чуть не фыркнула, но вовремя прикусила язык.
– Мы с Сашей вообще-то не в театре работаем. Это так, к сведению тети Сони.
– Она знает. Но у вас, возможно, есть знакомые, – гнула свое Лариса Васильевна.
– Ты прекрасно знаешь, мама, что у нас с Сашей нет таких знакомых. – Кира почувствовала, что устала от бессмысленного, вязкого разговора. – Скорее уж они найдутся у тебя или папы: вы же заядлые театралы.
– Еще любовью к искусству меня попрекни! – патетически воскликнула мать.
– Никто тебя не попрекает! – Кира из последних сил сдерживала раздражение. И о чем только они говорят?! А ведь могла бы сидеть сейчас у Сашки под боком, телевизор смотреть. – Просто хочу, чтобы ты поняла: я ничем не могу помочь этой Оксане.
– Ты и не пытаешься! – сделала выпад Лариса Васильевна.
– Да, – взорвалась Кира, – не пытаюсь! Мне, как ни странно, дела нет до родственников тети Сони. Своих проблем выше крыши!
– Тебе никогда не нравилась тетя Соня… – завела мама.
– И, заметь, я этого не скрывала!
– …а она тебя очень любит, – торжествующе закончила Лариса Васильевна.
«Промолчи, не нарывайся, закрой рот, сама же будешь жалеть!» – умолял инстинкт самосохранения, но Кира его уже не слышала.
– Значит, без взаимности! – отрезала она. – Но если бы я и обожала тетю Соню, то при всем желании мы с Сашей не в состоянии трудоустроить ее племянницу в театр, как она того желает.
– Так я и знала, что к тебе лучше не обращаться! – Голос матери трепетал и рвался.
– Знала, зачем обращалась? – огрызнулась Кира.
– Ты стала очень черствая. Мне это не нравится, – оскорбленно проговорила Лариса Васильевна.
– Мне тоже многое не нравится. И я не черствая. Я честная.
– Ладно, спокойной ночи. Саше привет.
– Тебе тоже спокойной ночи. Поцелуй папу.
Они одновременно положили трубки, крайне недовольные друг другом.
Кира прекрасно знала, что за этим последует. Не впервой. Папе мать ничего не скажет: знает, что без толку. У отца невозмутимый, отрешенный характер, он предпочитает ни во что не вмешиваться.
Мама выдвинет тяжелую артиллерию: позвонит Ирине и примется жаловаться. Ира, отлично знающая мамин характер и ее феноменальную способность доводить людей до белого каления, примется успокаивать Ларису Васильевну. Затем позвонит младшей сестре, начнет успокаивать и ее. Попытается убедить помириться с матерью. Кира поупирается, посопротивляется и, разумеется, сдастся. Позвонит маме, скажет, что погорячилась. Та поломается для виду, но потом простит.
Кира вздохнула и пошла к Сашке.
Глава третья
Через неделю муж уехал в командировку в Екатеринбург, на долгих десять дней. Вернуться обещал только к ноябрьским праздникам. Кира не любила оставаться одна, без Саши. Скучала по нему, плохо спала, тосковала, раздражалась, постоянно переживала и беспокоилась. Хорошо еще, уезжал тот нечасто: два, максимум три раза в год, и почти всегда не больше чем на неделю. А тут – такая длительная разлука. Вдобавок глубокой осенью.
Кира всей душой ненавидела октябрь и ноябрь, когда все вокруг серо, неприютно и заоконная тягучая морось так и лезет в душу. У нее всегда в это время портилось настроение, наваливалась апатия, приходилось буквально за волосы, как Мюнхгаузен из болота, вытягивать саму себя из депрессивного состояния. Сашка, конечно, всегда находил способы развеять ее печаль. А без него было туго.