Филип повернулся и удалился, не сказав «да, сэр».
– Он просто гадает – кто из нас убийца: вы или я? – заметил я. – Вероятно, он склонен отдать все таки предпочтение мне.
Всякий раз, вкушая пищу в «Рустермане», Вулф сталкивается с одной и той же проблемой. Возникает неизбежный конфликт. С одной стороны, Фриц –
лучший повар в мире, но, с другой стороны, уважение к памяти Марко Вукчича не позволяет ему давать оценку и критиковать блюда, приготовленные в
этом ресторане. В результате Вулф перекладывает всю ответственность на меня. Расправившись с третьей частью своей порции запеченных устриц, он,
взглянув на меня, спросил:
– Ну как?
– Вполне съедобно, – ответил я. – Быть может, поменьше бы мускатного ореха, – но, конечно, это дело вкуса, – и, как мне кажется, лимонный сок –
из бутылки. Оладьи здесь пекут отменные, однако подают все сразу, кучей, в то время как Фриц выдает одновременно только три штуки: две вам, одну
– мне. Но тут уж ничего не поделаешь.
– Мне не следовало тебя спрашивать, – заявил Вулф. – Сплошное бахвальство. Ты не в состоянии определить происхождение лимонного сока в готовом
блюде.
Конечно же он пребывал в состоянии раздражения. Согласно введенному им неписаному правилу, говорить во время еды о наших рабочих проблемах
запрещалось. Но сейчас у нас не было ни клиента, ни видов на гонорар, и дело, которым мы теперь занимались, носило сугубо семейный характер;
Вулфу волей неволей приходилось о нем думать. И в довершение обслуживал нас не Пьер, которого он больше никогда здесь не увидит, а какой то
венгр или поляк по имени Эрнст, имевший склонность опрокидывать посуду. Между тем Вулф съел все, что нам принесли, включая – по моему
предложению – и миндальное слоеное мороженое, а также выпил две чашки кофе. Что же касается темы для разговора, то тут проблем не возникло.
«Уотергейт» широко обсуждался в обществе, и Вулф знал об этой афере, пожалуй, больше, чем любая, взятая наугад, дюжина американцев. Ему,
например, были известны даже имена деда и бабки Халдемана.
Вулф сперва намеревался еще раз поговорить с Феликсом, но когда мы поднялись из за стола, он сказал:
– Ты можешь подогнать машину к боковому входу?
– Прямо сейчас?
– Да. Мы навестим отца Пьера Дакоса.
– Мы? – изумился я.
– Разумеется. Если ты доставишь его в наш дом, нам могут помешать. Поскольку мистер Кремер и окружной прокурор пока не смогли найти нас, они,
возможно, приготовили ордер на задержание.
– Я мог бы привезти его сюда.
– Ему почти восемьдесят лет; возможно, он уже не в состоянии самостоятельно передвигаться. Кроме того, мы, быть может, застанем там и дочь.
– Найти место для стоянки автомобиля в районе пятидесятых улиц – безнадежное дело. Не исключено также, что придется взбираться на третий или
четвертый этаж здания без лифта.
– Там увидим. Так сможешь подогнать машину к боковому входу?
Я сказал «конечно» и подал ему пальто и шляпу. И правда – чисто семейное дело. Ради клиента, независимо от важности предприятия и величины
гонорара, он никогда бы не согласился терпеть подобные неудобства. Вулф воспользовался служебным лифтом ресторана, а я спустился к главному
входу: мне нужно было сказать Отто, куда подогнать машину.
Западные пятидесятые улицы – это смесь питейных заведений, пакгаузов, обшарпанных домов без лифтов, но, как я знал, тот квартал, к которому мы
стремились, состоял преимущественно из старых кирпичных особняков, а возле Десятой авеню находилась подходящая автостоянка.