Глава 2. Мольберт
– Итак, в шесть вечера, – пожимая руку, закончил Николай череду прибауток напоминанием.
– Давай, до встречи, – коротко попрощался Санёк и они, разойдясь в разные стороны, расстались.
«Хороший парень», – по-прежнему находясь во власти праздничного настроения, на ходу отметил про себя Саша, подумав о Николае, кто, как и Санёк, работал наладчиком, но только в «Ладедоте», также как и он заочно учился, но не в университете, а в техникуме легкой промышленности. «Только на выпивку слабоват», – определил, всматриваясь в витрины магазинов, и улыбнулся, вспомнив, как они познакомились.
В вестибюле роддома сестричка вручила ему записку от Мариам.
Развернув сложенную вчетверо бумагу, он пробежал глазами текст и опешил.
Не своим почерком Мариам писала ему как ребенку: просила экономить деньги, спрашивала, много ли пьет – но ведь он не пьет вообще! – и заклинала не гулять, не пускать в квартиру Свету.
«Что за Света?» – Санёк в недоумении перевернул листок и увидел фамилию адресата: Николаю Решетову.
Поняв, что сестричка перепутала послания, он обратился к читающим записки от жен и так познакомился с Николаем, его одногодкой, у которого, также, как и у него, вчера родился сын.
Забрав у Николая записку и развернув ее, он с первых же слов, будто слыша ласково звучащий голос, сопровождаемый тихим смехом Мариам, как бы наяву ощутил ласку любимой. Даже намного позже, разговаривая с Николаем, отвечая на вопросы его и сам спрашивая, Санёк чувствовал мысленное единение с Мариам и видел перед собой строчки, выведенные родной рукой.
Мариам сообщала, как ее привезли, сколько ждала, как плохо и больно ей было. Поместили в операционную и роды прошли быстро, без осложнений; писала, что опять у них не так, как у всех: «… представляешь, любимый. Врач говорит, что разное слышала. Даже бабушек зовут, а я звала тебя, тебя и все время только тебя. Такого, чтобы звали мужа, у них еще не было, вот…
Сынок – весь ты, но немножко взял и от меня…»
Сердце Саши сладко сжалось, но увидев очередную витрину, он вспомнил, зачем оказался здесь и остановился.
Оглядел изобилие выставленных товаров и, по вывеске узнав, что магазин только для иностранцев, прошел дальше, зашел в пустующий гастроном.
«Опять ничего, – окинув взглядом полки, заставленные водкой, винами, ликерами, сигаретами, подумал Саня и, посмотрев на просторные стеллажи, где расположились рыбные консервы, в бледных фантиках конфеты, разочарованно вздохнул, – и здесь нет».
В дверях, ведущих в служебные помещения, откуда доносилась песня:
«В кабаках зеленый штоф, белые салфетки
Рай для нищих и шутов,
мне ж – как птице в клетке…»
появилась одетая в белый аккуратный халат продавщица, лет двадцати или тридцати: слой косметики скрывал не только возраст, но и истинное выражение лица.
Глаза ее вопросительно уткнулись в Сашу и, после секундной оценки, она ему подарила широкую с золотым свечением зубов улыбку.
– Что вам, молодой человек?
Санёк в тщетной попытке выполнить просьбу Мариам – купить морковный сок – обошел уже пять магазинов. Чтобы расширить район поиска, он решил разделиться с Николаем, – его жена просила о том же. Воодушевленный столь редким явлением – улыбчивой вежливостью в магазине, Саня невольно поверил в удачу. Прошел к прилавку и, считая, что блат в гастрономе в наше время не помешает, спросил:
– У вас есть морковный сок?
«Нет, ребята, все не так,
все не так, ребята…»
– продолжала звучать мелодия, а продавщица со снисходительной разочарованностью протянула:
– И это все?
– Нет, конечно, – в тон ей продолжал Санёк, – и еще другой дефицит.
– Хо! – карие глазки вершительницы судеб игриво заблестели, – такие дела только через коньяк!
С многозначительным молчанием Саша поставил на прилавок свою сумку и выложил из портмоне двадцатипятку. «Завтра не надо будет рыскать по базару, достану здесь», – подумал.
Задребезжала входная дверь и в зал зашла розовощекая бойкая старушка.
– Рита, – представилась продавщица и, передав Саньку сдачу, узнав его имя, вручив бутылку армянского коньяка, что ловко была выужена из-под прилавка, пригласила пройти в открытую дверь, над которой красовалась интригующая воображение надпись «Посторонним вход запрещен». Сама она, бросив старушке: «Тетя Настя, нет сегодня. Завтра приходи» – догнала Сашу и они оказались в помещении склада среди стоящих штабелями железных, деревянных, бумажных ящиков.
Здесь, в закуточке, где за маленьким столиком сидела, покуривая, и слушала выдаваемое кассетником коллега Риты Татьяна, быстро был разрезан на тонкие дольки лимон, невесть откуда появились бутерброды с красными бусинками икры, плитка шоколада. Юркие женские пальцы выдернули пробку из бутылки и светло-коричневая пахучая жидкость на одну треть наполнила три граненных стакана.
После шутливого призыва «вздрогнем!», подруги залпом выпили. Санёк, вежливости ради, пригубил.
«Товарищ первый нам сказал, что, мол, уймитесь…» – тихо хрипело из магнитофона.
Рита с Татьяной по очереди выбегали к покупателям, возвращались, прикладывались к стаканам и, повторяя, что мужики на свете перевелись, предрекая уйму напастей на сына, уговаривали Сашу выпить. Когда обе окончательно убедились, что он не от мира сего и хлещет только лимонад, привели, пританцовывая – «змеи, змеи кругом, будь им пусто…» – , рабочего магазина – Игорька, красноносого, в легком подпитии мужчину лет сорока, облаченного в серый, видавший виды, халат.
«Ох, у соседа быстро пьют, а что не пить, когда дают…» – слушая песни, поддерживая разговор, поглядывая на часы, Санёк ждал удобного момента, чтобы напомнить о причине застолья.
В это же время, в таком же магазине, но в другом месте, тоже в надежде на приобретение морковного сока и дефицита, также с двумя продавщицами и рабочим, но только сизоносым, Николай очередной раз вместе со всеми «вздрогнул», что было первым, но не существенным отличием от Саши, после множества совпадений.
Шли минуты, убывал коньяк, опустошались стаканы, вбегали, выпархивали продавщицы. Отлучился, идя степенно, вразвалочку, рабочий.
«Дошло веселие до точки…», – определил поэт.
Вернулись Рита с Татьяной, разделили остатки и, услышав грохот дверей, ринулись в торговый зал.
Саша налил себе лимонад и, удивленно оглянувшись, застыл с бутылкой в руке.
Грозно крикнув: «Все! Хватит пьянствовать!» – к нему, свирепо гримасничая, тараща посоловелые глазища, шел Игорек. Приблизился, протянул руку к лимонадной бутылке, миролюбиво просипел:
– Давай и иди отсюда.
С Николаем происходит то же, но только в руке он сжимает почти пустую бутылку из-под коньяка и указывает ему сизоносый, а не красноносый.
Игорек, видя, что Санёк отводит руку, схватился за бутылку и пробует вырвать ее.
«Меня схватили за бока…» – кричит магнитофон, а Саша не желая уступать бесцеремонности, отдергивает руку. По инерции она отходит назад, бутылка ударяется о металлический ящик и разбивается.
Саша растерянно смотрит на осколок, что остался в руке, на облитые брюки; встает, а Игорек испуганно шарахается от него и куда-то исчезает.
У Николая такой же казус.
Санёк, положив на стол отбитое горлышко, стряхивает с себя жидкость, собирается идти к Рите, но вернулся Игорек, и не дав шагу ступить, начинает кричать – в горле будто чоканье стаканов, – что здесь не проходной двор, что доставит куда следует. Схватил Сашу за руки. Он вырвался.
Вбегают Рита с Татьяной и, чуть позже, входят два милиционера.
– Кто вызывал? – спросил один из хранителей порядка.
У Николая все – так же!
– Кто вызывал? – повторно звучит вопрос.
– Я! – победоносно сверкнув глазами, выпятив грудь, рявкнули каждый в своем магазине цветные носы и продолжили: «Вот», – указали на искателей дефицита. Затем, понимая, что с милицией шутки плохи, замялись, оглянулись на продавщиц, которые напуганно таращились и соображали, что теперь будет за распитие спиртных напитков в рабочее время; оглянулись и, памятуя, что лучшее средство защиты – это нападение, твердо закончили: