Трудно былоповерить,чтокогда-нибудьздесьнаступает
"сезон", и Розмэри, не чуждой воздействию моды,сделалоськак-тонепо
себе, словно она проявила нездоровый вкус к мертвечине,словновстречные
недоумевают, зачемоназдесьвэтотпериодзатишьямеждурадостями
минувшей зимы и радостями грядущей - здесь, а ненасевере,гдесейчас
бурлит настоящая жизнь.
Выйдя из аптеки, куда она заходилакупитькокосовогомасла,Розмэри
увиделаженщинусцелойохапкойдиванныхподушек,направлявшуюсяк
стоявшему у тротуара автомобилю. Она сразу узнала миссис Дайвер. Из окошка
автомобиля залаяла черная такса, задремавший шофер встрепенулся икинулся
отворять дверцу хозяйке. Та уселась -прямая,собранная,напрелестном
лице ни тени улыбки, глаза бесстрашно и зорко устремлены в пустоту. Из-под
ярко-красного платья видны были загорелые ноги безчулок.Густыетемные
волосы отливали золотом, как шерсть у собаки породы чау-чау.
До обратного поезда оставалось еще полчаса, и Розмэри зашла в "Cafe des
Alliec" на Круазетт, где над столиками зеленел полумрак листвыиоркестр
услаждал воображаемую толпу космополитов"Воспоминаниемокарнавале"и
прошлогодними американскими шлягерами. Она купила "Le Temps"и"Сатердей
ивнинг пост" для матери, и за стаканом лимонада проглядываланапечатанные
в "Пост" мемуары какой-то русской княгини;зыбкиеусловностидевяностых
годов казались ей сейчасреальнейиближе,чемзаголовкисегодняшней
французской газеты. Тут сказываласьвсетажебезотчетнаятоска,что
навалилась на нее ещевотеле,-онапривыклавидетьвсенелепости
континентального бытиячеткоразграниченнымивгазетахнакомедиюи
трагедию и не умела сама выделить наиболее существенное для себя, а потому
жизнь во Франции казалась ей теперьоднообразнойискучной.Тоскуеще
усугубляли унылые мелодии оркестра, напоминавшие ту надрывную музыку,под
которую извиваются эстрадные акробаты. Она рада былавернутьсяв"Hotel
des Etrangers".
Из-за солнечных ожогов пришлось на следующий день отказаться от купанья
вморе,поэтомуонисматерьюнанялиавтомобиль-основательно
поторговавшись, так как Розмэри именновоФранциивпервыеузналацену
деньгам, - ипоехаливдольРивьеры,этойдельтымногихрек.Шофер,
настоящий русский боярин времен Ивана Грозного, добровольно взялнасебя
обязанности гида, и такие названия, как Ницца, Канн, Монте-Карло,засияли
во всем блеске сквозь тусклый камуфляж обыденности, повествуя о государях,
приезжавших сюда пировать илиумирать,ораджах,швырявшиханглийским
танцовщицам глаза Будды, о русских князьях, превращавших свои дни и ночи в
сплошные балтийскиесумеркивоспоминаниямиобыломикорномраздолье.
Русский дух был особенно силен на побережье-всюдупопадалисьрусские
книжные магазины, русские бакалейные лавки, сейчас, правда,заколоченные.