Ни признаков стыда и раскаяния! Впрочем, было и какое-то наружноесмирение,
так сказать официальное, какое-то спокойное резонерство: "Мы погибший народ,
- говорили они, - не умел на воле жить, теперь ломай зеленую улицу,поверяй
ряды". - "Не слушался отца и матери, послушайся теперь барабанной шкуры".-
"Не хотел шить золотом, теперь бей камни молотом". Все это говорилось часто,
и в виде нравоучения и в виде обыкновенных поговорок и присловий, но никогда
серьезно. Все это были только слова. Вряд ли хотьодинизнихсознавался
внутренно в своей беззаконности. Попробуйктонеизкаторжныхупрекнуть
арестанта его преступлением, выбранить его (хотя, впрочем, не в русском духе
попрекать преступника) - ругательствам не будет конца. А какие были онивсе
мастераругаться!Ругалисьониутонченно,художественно.Ругательство
возведено было у них в науку; старались взятьнестолькообиднымсловом,
сколькообиднымсмыслом,духом,идеей-аэтоутонченнее,ядовитее.
Беспрерывные ссоры еще более развивали между ними эту науку. Весь этот народ
работализ-подпалки,-следственно,онбылпраздный,следственно,
развращался: если и не был прежде развращен, то в каторгеразвращался.Все
они собрались сюда не своей волей; все они были друг другу чужие.
"Черт трое лаптей сносил, прежде чемнассобралводнукучу!"-
говорили они про себя сами;апотомусплетни,интриги,бабьинаговоры,
зависть, свара, злость были всегда на первом плане в этойкромешнойжизни.
Никакая баба не в состоянии была быть такой бабой,какнекоторыеизэтих
душегубцев. Повторяю, были и между ними люди сильные,характеры,привыкшие
всю жизнь свою ломить и повелевать,закаленные,бесстрашные.Этихкак-то
невольно уважали; они же, с своей стороны, хотя часто и очень ревнивы были к
своей славе, новообщестаралисьнебытьдругимвтягость,впустые
ругательства не вступали, велисебяснеобыкновеннымдостоинством,были
рассудительныипочтивсегдапослушныначальству,-неизпринципа
послушания, не из состояния обязанностей, атак,какбудтопокакому-то
контракту, сознав взаимные выгоды. Впрочем, с ними и поступали осторожно.Я
помню, как одного из таких арестантов, человека бесстрашного и решительного,
известногоначальствусвоимизверскиминаклонностями,закакое-то
преступление позвали раз кнаказанию.Деньбыллетний,поранерабочая.
Штаб-офицер, ближайший и непосредственный начальник острога, приехалсамв
кордегардию, которая была у самых наших ворот, присутствовать при наказании.
Этот майор был какое-то фатальное существо для арестантов; ондовелихдо
того, что они его трепетали. Был он до безумия строг, "бросалсяналюдей",
какговориликаторжные.Всегоболеестрашилисьонивнемего
проницательного, рысьего взгляда, от которого нельзя было ничего утаить.Он
видел как-то не глядя.