– Ну и мастерица ты!.. Стоило из-за такой ухи задержаться, – поддержал его Кузьма.
– А вы квас-то наливайте, – хлопотала Анисья, убирая тарелки из-под ухи и расставляя огромные кружки.
– Если понравится, я ещё сбегаю принесу…
– Что, Иван, совсем сюда перебрался? Вон, каким хозяйством обзавёлся, – поинтересовался Ефим, отхлёбывая из кружки холодный квас.
– Да как сказать, ты и сам знаешь: сначала разрешили рыбачить и охотничать, а там стал хлебопашеством да покосом помаленьку промышлять; такая землица кругом – руки сами к сохе тянутся. Разрешить – разрешили, да постоянного жительства не дают, а что я каждый раз тридцать вёрст с Бийской крепости сюда ездить буду? Вот и живём – пока никто не гонит… Хорошо здесь: и рыба, и пастбища, и ржи с ячменём неплохой урожай – да вот только одиноко без людей, ну и калмыки, бывает, неподалёку отсюда промышляют – выше по Катуни переплавляются охотничать. Но, Бог миловал, к нам сюда пока не заглядывали. Когда война-то у маньчжур с джунгарами бушевала, ох, как неспокойно было – скотину на выпаса гонять боялись. Сколько инородцев мимо нас в сторону крепости прошло, а следом – маньчжуры, китайцы, монголы; кого успевали – в полон брали, а коих поубивали. Уж и мысля такая была: бросить всё да в крепость пробираться. Ну да, слава Богу, переждали лихое время, поутихло всё, успокоилось. Одна вот беда: живём и не ведаем, то ли наша земля, то ли – нет. Что у вас там про эти края слышно?
– Разговор как-то был про то с комендантом крепости, – постарался пояснить Кузьма. – А ответ Петра Ивановича Четова был таков: «Рад бы разрешить поселения, да не в моей это власти. Многих тянут к себе эти края, но на постоянное поселение нужно разрешение губернского начальства и Сената, а от них пока никакого решения нет – недосуг им этой землицей заняться, других забот невпроворот».
– М-да! – потупился Иван.– Не до нас им, видать, там, в столице… А вы кушайте, кушайте! Заговорился я тут со своими заботами. Анисьюшка, принеси-ка ещё кваску, с жару-то, вон, как хорошо идёт, – кивнул Иван на опустевшую четверть.
– Да, не помешало бы, – подхватил Илья, выливая в кружку остатки кваса.
– Я счас мигом, – спохватилась хозяйка и, убрав со стола пустую посуду, выбежала на улицу.
– Ну, а как семья, ребятишки? – участливо взглянул Иван на Ефима.
– А чо тут шибко расскажешь? Настасья в поле управляется, Поликарп и Глафира – те ещё совсем малы, а вот Никита повзрослел – пятнадцать вот только исполнилось – матери хороший помощник, гарнизонную школу заканчивает – толковый парень.
– Школу —это хорошо, – кивнул головой Иван. – Грамоте обучится да к какому делу потянется…
Они ещё поговорили немного о жизни, вспомнили былое, после чего казаки засобирались в дорогу. Простившись с гостеприимными хозяевами, путники продолжили свой путь.
К вечеру они проехали ещё вёрст тридцать. Дальше холмистая местность с лугами и берёзовыми рощами перешла в небольшие, в некоторых местах скалистые горы, которые прижимались кое-где к самой Катуни, оставляя лишь небольшую тропу для проезда. На другом берегу реки, чуть поодаль, как форпост в горное царство, одиноко возвышалась гора Бабырган. Здесь и решили заночевать, подыскав удобное место на берегу. Последние лучи уходящего за горизонт солнца золотисто-багряным светом заиграли в быстрых водах Катуни. Фёдор, стараясь воспользоваться этим временем, поторопился засветло отметить на бумаге пройденный казаками путь. Достав письменные принадлежности, он зарисовывал местность, где ясно проглядывалась река с подступающими к ней кустарниками и берёзовыми рощами, спрятавшуюся неподалёку от берега заимку Семёна Казанцева, холмы и одиноко стоящую гору Бабырган.
– Зря ты здесь заимку намалевал, – заглядывая через плечо Фёдора и узнав на бумаге жилище своего товарища, произнёс Ефим. – Не нужно её показывать, пока Сенат не дал разрешения поселяться в этих местах. Так оно для Ивана спокойнее будет.
Фёдор понимающе кивнул головой и поспешил исправить эту оплошность.
– Ну, всё, готово! – облегчённо вздохнул он, отметив напоследок полянку, на которой расположился отряд…
Но вот солнце, блеснув краем багрового диска, скатилось за горизонт, и тень сумерек, погасив окружающие краски мира, серой пеленой накрыла всю округу. Пламя костра, разрезая сгущавшуюся темноту, яркими бликами заиграло на лицах казаков, рассевшихся вокруг огня в ожидании ужина.
– Вёрст шестьдесят за сегодня прошли, – накладывая пахнущую дымком кашу, заметил Фёдор. – Если и далее так пойдёт, думаю, не дале как через неделю будем в улусе у Емзынака.
Емзынак, выслушав перевод Тархана, ухмыльнулся и укоризненно покачал головой:
– Не ходил ты, видать, в горах, парень. Сегодня что? Прогулка. Дней в пятнадцать бы управиться.
Казаки согласно закивали головами.
– Верно говоришь, Емзынак, – по горам быстро не побежишь, – ответил за всех Ефим.
На следующий день встали рано утром, едва только первые лучи солнца коснулись поляны. Наскоро позавтракав пирогами, которые сунула в дорогу Анисья, казаки отправились в путь. Незаметно выросли скалистые горы, прижимая путников ближе к реке, Катунь тоже изменила свой нрав и цвет, превратившись в бирюзовую бурную, кое-где с порогами и каменистыми островами, реку.
День был не такой жаркий, как вчера, к тому же близость воды и соснового леса по берегу реки создавали освежающую прохладу.
– Емзынак, – обратился через Тархана Кузьма, – как ты думаешь, далеко ли маньчжуры? Нужно бы осторожно проведать место, куда они отошли.
– Люди из соседних улусов говорили, что видели большие отряды военных недалеко от перевала Дьял-Менку7 – на правом берегу реки Семы.
– Сможешь провести нас туда?
– Конечно!.. Нам нужно найти подходящее место для переправы через Катунь и продвигаться вверх.
Путь берегом реки оказался не слишком утомительным: только изредка дорога преграждалась небольшими перевалами да узкими речушками. К вечеру казаки дошли до устья Семы и стали высматривать подходящее место для переправы. Пройдя версты три вверх, они облюбовали место, где русло Катуни немного расширялось, вследствие чего течение здесь было не таким быстрым. Только у другого берега виднелись небольшие валуны, за которыми бушевала и пенилась вода. Убедившись, что лучшего места для переправы им не найти, они расседлали лошадей и раскинули лагерь.
День клонился к закату, и казаки спешно приступили к строительству средств переправы, благо вокруг не было недостатка в строительном материале. Нарубив тоненьких сосёнок, они плотно связали их верёвкой, изготовив таким образом два прочных плота. Работу заканчивали при свете костра, разожжённого на берегу. Здесь же и заснули, согреваемые теплом ещё не догоревшего хвороста.
Предстоящие хлопоты заставили путников подняться, едва только стало светать. Илья Петров уже развёл огонь, над которым попыхивал котелок с крупой и порезанным на кусочки вяленым мясом; рядом из большого медного чайника доносился аромат листьев смородины и малины, смешанный с запахом душистых трав.
– Давайте к столу, господа! – крикнул он только что проснувшимся зевающим товарищам. Продрогшие казаки кружком расселись вокруг костра.
– Хорошо-то как – чаёк горяченький, – прихлёбывая настой душистых трав, бросил Степан Соколов, вздрагивая от каждого глотка своими могучими плечами.
Подкрепившись и упаковав вещи, казаки стали готовиться к переправе: спустили на воду оба плота, подготовили длинные шесты и что-то наподобие вёсел. На один из плотов сложили всю поклажу; Тархан с братом и Илья вскочили на него и, оттолкнувшись, направились к противоположному берегу. Вторая группа отправилась следом за ними. Лошади, освобождённые от поклажи, гуськом последовали за хозяевами.