– Ну, вот и все, – словно приговор прозвучало в тишине.
Я медленно открыл глаза. Зиночка, смотав бинты в клубок, швырнула их в урну. Семеныч что-то записывал в толстую тетрадь. Бросив ручку, он повернулся ко мне и удовлетворенно произнес:
– Ну, вот и все. На-ка посмотри на себя, – и он протянул мне круглое зеркало на тонкой ручке.
Я, немного смущаясь, краем глаза взглянул в зеркало. Сначала чуть-чуть, мельком. Затем, осмелев, я остановил взгляд на своем отражении. Из глубины тонкого стекла серо-голубыми глазами смотрел на меня неизвестный мне человек с абсолютно чужим, незнакомым мне лицом. Миг замешательства и в глубинах подсознания я понял, что этот никогда не видимый мне ранее человек и есть я сам.
***
Поезд, устало стуча колесами, летел навстречу неизвестности. За окном то и дело пролетали деревья, столбы, еще пустые огороды и свежевспаханные поля, над которыми темным облаком крича и ссорясь, летали вороны.
– Домой, домой, домой, – в такт колесам стучало в голове.
Перед глазами вставал вчерашний день с его нудной суетой, недолгими сборами и тоскливыми проводами. Если бы не баба Груня, то, наверное, кроме вокзальных голубей и случайно забредшего на перрон кота, меня и провожать бы было некому. Несколько слезинок и бесконечно долгое ожидание поезда. Плакать и говорить не было смысла. Все давно было сказано и все давно было выплакано. Скупой поцелуй, пирожки на дорогу, билет купленный на неизвестно какие сбережения. Вот и все, что осталось от моей добросердечной сиделки. Ни обещаний писать, ни обещаний приезжать друг к другу в гости. Ничего. Только пара слов:
– Спасибо за все.
Поезд настойчиво стучал по рельсам, лишь изредка смолкая, останавливаясь на какой-нибудь станции. Не то для того, чтобы передохнуть и набраться сил для нового стука и скрежета, не то для того, чтобы просто приглядеться к новому месту и выпустить и впустить в свои вагоны новую порцию пассажиров.
Голова была пуста. Никакой грусти от расставания. Никакой радости от предстоящей встречи. Просто утомительное долгое ожидание. Что там впереди? Как примут меня после долгой разлуки? Как все сложится? По старому? Или все нужно будет начинать сначала? Мысли носились в голове. Я отгонял их сном и короткими беседами со случайными попутчиками. Так за разговорами и пустыми взглядами в окно я подъехал к городу, откуда недавно меня унес такой же поезд.
Состав, утомившийся от беспрерывной встряски, дрогнул в последний раз, тяжело вздохнул и, тихо сопя, остановился.
– Приехали, – пробормотала заспанная проводница и побежала дальше.
Перрон был полупуст. В небольших городках обычно ранним утром на улице встречается немного народу. Пара случайных прохожих, дворник с только что наломанной из березовых веток метлой, да еще несколько человек, сонно вывалившихся из вагонов и тут же умчавшихся со своими бесчисленными свертками, чемоданами, корзинками. Моя поклажа состояла всего из пластикового пакета, в котором недавно были пирожки. А сейчас он тяготил меня своей пустотой. Я выбросил пакет в ближайшую урну и вздохнул, словно избавился от непосильной ноши.
– Вот я и дома, – не то утверждая, не то спрашивая, произнес я.
Дворник подозрительно посмотрел на меня и снова принялся размахивать своей метлой, которая не столько подметала утреннюю грязь, сколько разбрасывала вокруг себя молодые березовые сережки, что вовсю осыпались с тоненьких веток.
Город меня не ждал. Как впрочем, не ждал никого. Все было знакомым и в то же время казалось новым и неизведанным. Не боясь заблудиться, и полностью доверившись своей интуиции, я брел пустынными улочками в заветный, знакомый до каждого камня, каждой выбоины двор. Дорога была недлинной, но мне она показалась бесконечной. Страх и радость давили изнутри. Вот, наконец, из-за угла показалась старая ржавая калитка, уже давно не закрывавшаяся. Но никому и не приходило в голову ее убрать. Так и висела она на одной петле, кованная местным кузнецом-художником, словно напоминание о былых временах. Вот и старая покореженная от времени и ребячьих набегов липа, которая служила и спасителем в жаркие дни от знойного солнца и помехой электрикам из-за постоянно растущих веток, которые то и дело обрывали электрические провода. Вот и лавочка у самого подъезда, которую еще в школе с мальчишками мы смастерили из стянутой на стройке доски, за что были пойманы и наказаны. Ребята, окончив школу, разлетелись кто куда. А лавочка до сих пор стоит. Я присел на край, закурил. Вот я и дома. Осталось только подняться на третий этаж, позвонить в обитую черным дерматином дверь, украшенную перевитой медной проволокой и…
– Ты чего тут расселся? Места что ли другого не нашел? – послышался надо мной чей-то недовольный голос.
Я оглянулся голову. Возле меня стояла незнакомая мне грузная тетка с ведром в руках.
– Здравствуйте, – сказал я.
– Ходит тут шпана всякая. Того и гляди, что что-нибудь сопрут, – не обращая на меня никакого внимания, тетка направилась к колонке за водой.
Тугая струя воды ударила по дну ведра, заглушив ворчание незнакомки. Мне не хотелось заводиться с ней и, поднявшись со скамейки, я направился к двери подъезда.
– Ты куда пошел? – донеслось мне в спину.
– Живу я тут, – не оборачиваясь, ответил я.
Тетка пыталась что-то сказать, но я уже вошел в подъезд, сердито хлопнув дверью. Три лестничных марша я пролетел на одном дыхании. Вот и знакомая дверь. Дерматин кое-где уже начал протираться. Оторванная в одном месте проволока болталась, словно обрывок паутины. У двери сердце мое заколотилось с неистовой скоростью. Помедлив, я протянул руку к звонку. Пальцы мои дрожали. Не то от утренней прохлады, не то от вдруг нахлынувшего волнения. Я позвонил. В ответ ничего.
– Что же они так долго не открывают? – заволновался я.
Позвонил еще раз. Опять ничего.
– Может, дома нет никого? Вряд ли, – я в третий раз протянул руку к звонку, но позвонить не успел.
За дверью послышались неторопливые шаги. Щелкнул замок, дверь приоткрылась.
– Вам кого? – сонная Наташа недоуменно хлопала глазами..
– Здравствуйте, – в замешательстве произнес я.
– Здравствуйте, – вяло поздоровалась она. – Вам кого?
Я не понял вопроса.
– Это же я – Алексей!
– Алеша погиб, – как-то равнодушно произнесла она.
– Как погиб? – удивился я.
– В катастрофе, – безрадостно ответила Наташа.
– В какой катастрофе? – я абсолютно ничего не мог понять.
– А вы что? – Наташа смотрела на мня, слово на чужака. – Алешин знакомый?
– Да нет же! – недоумевал я. – Я Алексей.
– Знаете, ваши шутки здесь неуместны, – она попыталась захлопнуть передо мною дверь, но тут в проем втиснулся маленький человечек с большими голубыми глазами.
– Мама, это папа приехал?
– Нет, Оля. Это чужой дядя, – она отстранила девочку от двери.
– Разве это не наш папа?
– Здравствуй, Олька, – присел я на корточки.
– Папа? – прошептала малышка, но тут ее снова перебила мать.
– Если вы что-то хотите, то говорите сразу.
– Но я же! – я не понимал, поему Наташа не узнает меня.
Потом меня осенило – у меня же теперь совсем другое лицо. Лицо, к которому она еще не привыкла. Я машинально стал рыскать по карманам в поисках справки, что мне дали в больнице. Выудив смятый листок, я протянул его жене.
– Да вот же! Читайте!
Я протянул справку Наташе, в надежде, что хоть бумага развеет все сомнения на мой счет. Она небрежно взглянула на нее и, зевнув, безразлично произнесла:
– Ну и что?
– Как ну и что? – воскликнул я. – Там же все написано!
– Знаете что, если вам хочется поиздеваться или завести со мной знакомство вы бы могли придумать и что-нибудь пооригинальней, – она хлопнула дверью перед моим носом, оставив меня стоять у закрытой двери со справкой в руках.
Я ничего не понимал.
«Ну ладно! Я немного не похож на прежнего Алексея, но справка выдана на мое имя!»