* Султанахмет, Бешикташ, Шишли – районы Стамбула (прим. автора)
** Бейоглу – район Стамбула (прим. автора)
*** Добрый день! Чем могу помочь? Не хотели бы взгдянуть на мою коллекцию антиквариата?
****Вы ищете что-то конкретное?
Глава 4
Пока Мария Васильевна готовила кофе, Михаил закурил и поинтересовался у дяди:
– А дальше что было?
Александр Борисович вернулся на оттоманку и, вытянув ноги, снова заговорил:
– Я ему отвечаю на английском, естественно, что просто гулял и заинтересовался необычным названием его магазина. Он опять улыбается и спрашивает, не из России ли я. Видимо, акцент выдал меня с головой. Как только я это подтверждаю, он тут же переходит на русский. Мы разговорились. Хозяин позвонил в колокольчик, и в лавку вошла девочка лет пятнадцати. Он ей что-то сказал по-турецки, и через пять минут мы уже пьем с ним кофе. Оказывается, он сын белоэмигрантов, которые после Революции осели в Стамбуле, а Александр Суворов – это его настоящее имя. Вероятно, мы как-то сразу сошлись с ним. Хозяин оказался довольно открытым человеком, стал рассказывать…
В дверь негромко постучали. Кудасов ответил:
– Да, входите!
Мария Васильевна с подносом на руках прошла в кабинет и поставила его на небольщой чайный столик. Кудасов кивком поблагодарил женщину и, взяв чашечку с кофе, обратился к Синявскому:
– Давай, угощайся!
Михаил сделал глоток и напомнил:
– Ты говорил про белоэмигрантов.
Дядя поставил кофе на поднос:
– Хозяин рассказал мне, как после Революции он с родителями приехал в Стамбул, как было трудно здесь всем русским эмигрантам. Сначала родители хотели уехать в Париж, но денег на переезд не хватило, и они остались в Турции, постепенно ассимилируясь с местными. Старик вспомнил про соседа, какого-то офицера, которому все-таки удалось вырваться в Париж. Тот был добр к мальчику, угощал конфетами. И неожиданно хозяин умолкает, а потом снова вызывает девчушку, что-то ей говорит, и она приносит большую шкатулку. Старик достает из нее сверток и протягивает мне. Видно, что упакован он очень давно – бумага старая-старая. И хозяин лавки объясняет, что здесь документы, оставленные его отцу на хранение перед отъездом в Париж тем самым русским офицером. К сожалению, сосед так и не вернулся, и пакет остался у них в семье. Я, естественно, спрашиваю, зачем он мне это предлагает. Старик подозрительно оглядывается, будто нас могут услышать, и полушепотом сообщает, что в этих документах есть какая-то тайна. Его отец однажды обмолвился, что офицер занимался историей и пытался что-то отыскать. Судя по всему, ему даже удалось обнаружить нечто, заставившее его спешно отправиться в Париж. Отец, мол, говорил, что сосед уехал за деньгами. Он хотел найти, видимо, кого-то, кто мог стать спонсором поисков или раскопок. В то время все русские аристократы из тех, кому удалось вывезти свои ценности, жили в Париже. Отца этот офицер просил никому не говорить про пакет и спрятать его хорошенько, так как за этими документами могут охотиться.
Михаил прервал рассказ дяди и со смехом спросил:
– Кто? Надеюсь, не масоны или иллюминаты?
Кудасов взглянул на племянника с улыбкой:
– Мишка, вот ты взрослый мужик уже! Я тебе серьезные вещи рассказываю, а ты все зубоскалишь.
Синявский примирительно поднял руки:
– Все, не буду! Извини, пожалуйста! Просто это выглядит так таинственно, что даже улыбку вызывает. Что там за документы, за которыми могут охотиться?
Александр Борисович стряхнул с сигары пепел и ответил:
– Не спеши! Дойдет черед и до этого. Я хозяина тоже спросил об охотниках. Он пожал плечами: мол, не знаю, но есть ряд странных фактов. Такое ощущение, будто этот сверток кто-то очень настойчиво ищет. Отец никому про документы не говорил, но в шестидесятых неожиданно в лавку зашёл Хакан, в то время известный в Стамбуле бандит, контролировавший весь Бейоглу. Невероятно, чтобы птица такого полета лично зашла в лавку Искендера. Тем не менее, это произошло, и он стал задавать вопросы по поводу офицера и документов. Старик отнекивался, сказал, что документов не видел, ничего толком не помнит, что если и был пакет, то его оставили отцу. Хакан выслушал его, но вряд ли поверил. По крайней мере, так показалось Искендеру. Как бы там ни было, на следующий день машина Хакана столкнулась с грузовиком и упала с обрыва в Босфор.
Михаил присвистнул от неожиданности:
– Убрали?
Александр Борисович пожал плечами:
– Старик сказал, что об этом все газеты написали. Я его тоже спросил про такую теорию. Он не был уверен в убийстве и допускал волю случая. Правда, Искендер основывал свою уверенность на том, что сила, которая могла замахнуться на Хакана, должна была быть очень серьезной.
Синявский оживился:
– Детектив какой-то. А что дальше?
– А дальше ничего. Долгие годы тишины. И где-то дня за два до моего появления в лавке, к Искендеру зашел человек и начал расспрашивать про документы из султанской библиотеки: можно ли их найти, не попадались ли старику такие документы и так далее. Тот смекнул, что это, видимо, продолжение старой истории, и опять давай отнекиваться. Я его спрашиваю, почему он не хочет продать пакет. Люди эти его с удовольствием купят, раз он им так нужен. А хозяин объяснил: не понравился ему этот человек. Неприятный, и глаза какие-то змеиные. В общем, просит старик меня взять эти документы. А я говорю:
– Зачем это мне?
Он просит:
– Увези бумаги, страшно мне. А на тебя никто не подумает – ты турист, да и ко мне много людей приходит. Почему ты? Не знаю. Возможно, интуиция…
Пожалел я его и взял бумаги. Пришёл, даже разворачивать не стал, бросил в сейф в номере. А перед отъездом, дня через два, решил вернуть.
Михаил с удивлением спросил:
– Почему? Подумал, что это могут быть запрещенные к вывозу вещи?
Кудасов отрицательно покачал головой:
– Нет, я потом все-таки посмотрел – несколько страничек личных записей на русском и старый пергамент на греческом – туркам на это плевать. Нет, Миша, мне в какой-то момент стало не по себе. Подумалось, что не должен я связываться с этими бумагами.
– А почему не вернул тогда?
Кудасов, выпустив на свободу очередную порцию дыма, проговорил:
– Я и пошел к старику, чтобы вернуть пакет и извиниться. Только лавка его сгорела – одно пепелище осталось.
Синявский встал с кресла и прошелся, заложив руки за спину.
– Выходит, убили Искендера?
Кудасов пожал плечами:
– Не знаю. Я развернулся и ушел. Ни у кого ничего узнавать не стал. Это могло быть и простым совпадением…
Михаил остановился:
– Но ты так не думаешь?
Дядя, вздохнув, снова остановил взгляд на желто-синем витраже:
– Теперь уже нет. Собственно, ради этого я и вызвал тебя.
– В смысле?
– Я же не случайно напомнил тебе про катавасию с акциями «Сигмы».
Синявский вернулся в кресло, а дядя добавил:
– Как я тебе рассказал, после той выставки на Палыча вышли люди с предложением купить пергамент, а он, естественно, сообщил об этом мне. Я отказался, и…
Михаил перебил:
– Интересно, почему?
Кудасов хмыкнул:
– Во-первых, чтобы выиграть время – сам хотел разобраться, насколько ценный этот документ. Во-вторых, чтобы поднять цену, если бы надумал продать.
– И как, разобрался?
– Не успел, стало не до этого.
– А что за люди?
– Непонятно, какой-то культурный фонд турецкий, точно и не помню. Они могли кем угодно представиться. И после моего отказа началась вся эта чехарда с акциями. Я поэтому и не успел отдать документ на изучение.
– Ты меня перекинул тогда на «Нептун», и я не помню все детали ситуации.
Александр Борисович оживился:
– Миша, ты же этим «Нептуном» спас нас!
Видя изумление в глазах племянника, он пояснил:
– Ты очень вовремя добился завершения проекта «Нептун». Новость об этом крайне положительно сказалась на стоимости акций.