Вновь она почувствовала, что портье разглядывает ее чемодан, ее семейное положение, ее побуждения.
— Я приехала навестить друга в больнице, — сказала она, хотя никакого вопроса ей задано не было.
У себя в номере она оглядела железное полукружье в изголовье кровати, матрас, новенький гардероб. Никогда еще она не останавливалась в отеле одна. Вот куда приходят женщины, вдруг поняла она — некоторые женщины. Ей почудилось, что сплетни видят ее сейчас — одну в номере с кроватью. Казалось поразительным, что Андерс Боден вызвал ее без всяких объяснений.
Ее уязвимость начала маскироваться под раздражение. Что она тут делает? Что он заставляет ее делать? Она вспомнила книги, которые читала — которые Аксель не одобрял. В книгах упоминались сцены в гостиничных номерах. В книгах пары убегали вместе — но не когда кто-то из них лежал в больнице. В книгах были надрывающие душу сцены бракосочетаний на смертном одре — но не когда один был еще женат, а другая была еще замужем. Так что же произойдет? «Есть одно дело, которое мне очень хотелось бы обсудить с вами». Обсудить?! Она женщина на пороге старости, которая везет банку варенья из морошки в подарок человеку, с которым была кратко знакома двадцать три года назад. Ну, это он обязан все разъяснить. Он же мужчина, а она уже сделала больше, чем от нее требовалось, просто приехав сюда. Она ведь не случайно оставалась порядочной замужней женщиной все эти годы.
— Вы похудели.
— Они говорят, мне это идет, — ответил он с улыбкой.
Под «они» он, очевидно, подразумевал «моя жена».
— Где ваша жена?
— Она посещает в другие дни.
Что, разумеется, хорошо понимают больничные сестры. О, жена посещает его в эти дни, а «она» посещает его за спиной у жены.
— Я думала, вы тяжело больны.
— Нет-нет, — ответил он бодро. Она казалась очень настороженной… да, не возразишь, немножко как белка — такие встревоженные прыгающие глаза. Ну, он должен успокоить ее, утешить. — Со мной все хорошо. Будет хорошо.
— Я думала… — Она умолкла. Нет, между ними все должно быть ясно. — Я думала, вы умираете.
— Я протяну дольше любой сосны на Хёкберге.
Он сидел и ухмылялся. Борода у него была только что подстрижена, волосы модно причесаны; так, значит, он вовсе не при смерти, а его жена в другом городе. Она молча ждала.
— Вон там крыша Кристин-кирки.
Она отвернулась, подошла к окну и поглядела на церковь. Пока Ульф был маленьким, ей всегда полагалось поворачиваться к нему спиной, прежде чем он сообщал ей секрет. Может быть, Андерсу Бодену требуется то же. А потому она глядела на медную крышу, пылающую под солнцем, и ждала. В конце-то концов, он же мужчина.
Ее молчание и повернутая к нему спина испугали его. Он представлял себе это совсем не так. Он даже не сумел назвать ее Барбро, непринужденно, будто из далекого прошлого. Что она когда-то сказала? «Мне нравится, когда мужчина говорит мне то, что знает».
— Церковь была построена в середине девятнадцатого века, — начал он. — Я точно не уверен, когда именно. — Она не откликнулась. — Крыша изготовлена из меди, добытой в местном руднике. — Опять никакого отклика. — Но я не знаю, была ли крыша сконструирована одновременно с постройкой церкви, или это более позднее добавление. Я намерен это выяснить, — добавил он, стараясь, чтобы это прозвучало целеустремленно. Она опять ничего не сказала. И он слышал только голос Гертруд, нашептывающий: «Значок Шведского союза туристов».
Гнев Барбро теперь был обращен и на нее тоже. Конечно, она никогда его не знала, никогда не знала, какой он на самом деле.