Блистающие горы, зеленые луга, простиравшиеся за ними – принцесса даже не заметила, как они остались позади. Стены Палат угрожающе нависли над головой, надвинулись, безмолвные; глубокие тени залегли в проемах. Принцесса прошла под аркой ворот и оказалась во внутреннем дворе. Ничего. Никого. Даже теней нет. Все залито белым, пустым светом. Никого. Ничего.
Снова арка, колоннада, новый двор, галереи, переходы – и снова никого. Лестницы, по которым никто не ходит, фонтаны, где нет воды, площадки со скамейками и разбросанными подушками, просторные и пустые – и мертвая тишина. Ни шороха, ни шелеста, даже ветра нет. Нет даже эха. Все, что есть в мире, здесь – забыто.
«Какое страшное место, – подумала принцесса. – надо возвращаться. Ничего у меня не выйдет. Может, мне поговорить с отцом? Но он только рассердится и все равно не даст никакого совета. Опять скажет – нельзя, не сейчас, сама… Чья проблема? Твоя? Вот ты и думай!»
Она присела у бассейна. Воды в нем, конечно же, не было – белая пыль заполняла его до краев. Задумавшись, принцесса водила пальцем по ее поверхности, причудливые узоры возникали – и исчезали под взмахом узкой ладони.
«У всех нормальных людей отцы как отцы – направляют, учат, объясняют. А еще у всех нормальных людей есть матери, которые заботятся, выслушивают, поддерживают в трудную минуту, да просто – любят, в конце-то концов. Почему же у меня, все не как у людей?»
Она фыркнула, внезапно осознав полную абсурдность вопроса, смахнула рукой очередную, только что нарисованную загогулину, и вдруг – замерла. Вскочила, огляделась кругом, машинально отряхивая плащ от налипшей пыли.
«Матери? А у меня? У меня – только отец? У меня что – никогда её не было? Но ведь так не бывает! Может быть, я – не помню её? Но почему?»
Принцессу внезапно охватила паника. Что-то рвалось наружу в её сознании, какая-то мысль, какая-то догадка прокладывали себе путь, неудержимо и настойчиво.
«Потому что она – здесь».
– Мама! – отчаянный крик разорвал мертвую тишину, и в глубине двора, тонкая белая фигура словно выдвинулась, выступила из стены, и вот она уже рядом, совсем близко, только руку протяни.
– Мама?! – Страх, недоверие, надежда огненным кольцом сжали горло. – Мама, это же ты?! Ты?!
Черные глаза, глубокие, огромные – впились жадно в лицо Темной принцессы, словно ощупывая каждую черточку, ресничку, волосок…
– Я не помню тебя. Кто ты?
– Я – Смерть, Темная принцесса Смерть.
– Да, я вижу. Об этом говорит орнамент на твоих одеждах, но это не твое имя.
– У меня нет другого. А как зовут тебя?
– Я не помню. Забыла. Может быть, он помнит?
– Он? Кто – он? И кто – ты? Да отвечай же!!!
Принцесса сорвалась на крик, руки вцепились в белое покрывало, окутавшее неизвестную. Та не сопротивлялась. Покрывало слетело, открыв невероятной красоты волосы – темные, прямые, водопадом стремящиеся по плечам и груди, вниз до самой земли. Они стояли напротив друг друга: две женских фигуры, одна в белом, вторая в темном, и обеих укрывал одинаковый водопад темных волос. Любой, кто взглянул бы со стороны, понял бы сразу – мать и дочь. Вот только не было рядом никого. И зеркала не было. Не было воды в бассейнах, не было даже маленькой лужицы.
Белая фигура опустилась на низкую, широкую скамью, стоявшую невдалеке от бассейна.
– Присядем. Расскажи мне, что привело тебя сюда, может быть, я сумею помочь тебе?
Рассказ получился сумбурным, торопливым.
– И ты пришла, чтобы забыть о певце? О его песнях и об искушении? Твоя история напомнила мне то, что случилось со мной. Я не помню имен, названий, я не знаю, когда и где я жила, но я была простой девушкой, в которую влюбился тот, кто выше богов. Так он говорил.
– Кто он?
– Не помню. Он назвал себя служителем великого Равновесия. Не знаю, что он нашел во мне, мы были вместе недолго. Потом он ушел, а у меня родилась дочь. Роды были тяжелыми и Смерть забрала меня раньше, чем я смогла увидеть лицо малютки. Не знаю, что стало с ней. Больше я не помню ничего. Ты назвала меня мамой – почему?
Принцессу била дрожь.
– Мой отец – служитель великого Равновесия. Я его дочь. У меня должна была быть мать. Но я никогда не знала её. Я не знала о ней. Отец никогда не упоминал её. А я никогда не спрашивала. Пока я не пришла сюда, в Палаты Забвения, я даже не задумывалась об этом. У меня не возникало никаких вопросов. Почему? Может быть, потому что ты – здесь. И ты появилась, когда я позвала тебя. Когда я крикнула «мама». Понимаешь?
– Понимаю, девочка моя. Но если так, значит, он не помнит обо мне. Иначе у него, как у тебя, обязательно возникла бы потребность прийти сюда, в единственное место, где есть шанс встретить меня. Жаль. Я любила его. Больше жизни. И когда он ушел, сил моих хватило только на то, чтобы родить ребенка. Я не помню ничего, кроме того, что связано с ним и его лица.
Принцесса вскрикнула и опрометью бросилась к бассейну. Задыхаясь, начала лихорадочно чертить линии на белой, плотной пыли. Длинные волосы, окаймленный бородкой властный рот, высокий лоб, морщинки в углах усталых, но зорких глаз. Плечи, руки, плащ и орнамент по краям… Белая фигура, тихо приблизившись, смотрела, как становится все более точным рисунок, как он обрастает подробными деталями, приобретает глубину и словно оживает. Принцесса смахнула с лица пыль, вновь подняла руку – продолжить начатую только что линию, и остановилась. Какая-то странная, особая тишина сгустилась за её плечом. Она обернулась. Слезы текли из огромных, черных глаз той, что могла быть её матерью. Не было сомнений – тот, кого принцесса изобразила на песке и тот, кого когда-то давно, невообразимо давно любила эта женщина – оба они суть один. Ее отец. И было ещё кое-что.
– Ты – моя мать. И ты все ещё любишь его!! И никакое забвение не властно над этой любовью. Мама, что мне делать?!
– Принять свой жребий, девочка моя.
– У меня нет выбора?
– У тебя есть право на него. Как и у всех.
– Ты говоришь – нужно принять жребий, но при этом утверждаешь, что у меня есть право выбора. Ты открываешь мне больше, чем отец, но твои речи столь же темны для меня.
– Эту загадку тебе придется разгадать самой.
Это было уже слишком. Принцесса в ярости топнула ногой, открыла рот – и оказалась по другую сторону горной гряды.
– Как вы похожи – пробормотала она себе под нос, едва только поняла, что произошло. – как же вы похожи, дорогие мои родители – как горошины из одного стручка…
– Что ты сказала?
Воздух сгустился, стало трудно дышать. Она боялась не то что обернуться, даже просто пошевелиться.
– Дитя мое, повтори, что ты сейчас сказала.
Она обернулась наконец. Их взгляды встретились. Острые ногти принцессы Смерть вонзились в ладони, она глубоко вдохнула, пытаясь справиться с приступом страха.
Отец молча ждал её ответа.
– Я сказала: как вы похожи, дорогие мои родители. Вот и всё.
– У тебя есть только я.
– Нет!
Это сорвалось с губ раньше, чем она успела подумать.
– Нет? – брови Главного Судии сошлись в одну грозную линию, в глазах вспыхнул яростный огонь. Он словно выплевывал слова. – Нет?! Ты сказала «нет»?
– У любого человека есть еще мать.
– Ты не человек!
– Наполовину.
– Что?! – сильные руки вцепились в ее плечи, теперь он тряс её, принцесса слабо вскинула руки, пытаясь защитить себя от его гнева. Бесполезно. Вырваться она даже не пыталась, был только один способ прекратить это – сказать правду.
– Я видела её!! Я видела свою мать! Она в Палатах Забвения!!
Лицо отца стало пепельно-серым. На мгновение перед принцессой оказался жалкий старик, с лицом, изрезанным морщинами, потухшим взглядом, согнувшийся под тяжестью парадных черно-золотых одежд.
Она отвернулась, не в силах вынести это зрелище, и уже более спокойным тоном добавила:
– Почему ты мне ничего не говорил?
Тишина. Принцесса обернулась – площадь перед входом в Палаты была пуста. Он исчез, ушел, не ответив ей.
Больше всего принцесса любила «пустые» дни. Когда у нее не было работы. Дни, в которые, так уж иногда случалось, никто не умирал. Или именно ей не надо было ни к кому идти. Она была не единственной вестницей Смерти, хотя Темной принцессой Смерть называли только её. Людей в мире было много, слишком много, чтобы она одна могла управиться со своими обязанностями – ведь каждого нужно было навестить лично. А еще были войны, когда люди гибли сотнями, тысячами – и тогда Смерти приходилось заступать на «боевое дежурство». Она являлась к началу битвы и оставалась до конца её, отправляя к бесчисленным, в одно и то же время умирающим людям свои отражения. Отражения эти создавались с помощью особого кристалла, который с незапамятных времен, хранил у себя Главный Судия. Говорили разное, но достоверно известно одно – никто никогда не видел кристалл, кроме хранителя и тех, кому он вручал его. После того как дело было завершено, кристалл просто исчезал из рук Смерти. Ещё для таких случаев было особое обличье – одно на всех. Безликое, бесформенное, полностью скрывающее того, кто носил его – не разобрать ни лица, ни фигуры – угольно-серый хитон, такого же цвета широченный, до земли плащ с глубоким, скрывающим лицо капюшоном, в руках – коса с очень длинной ручкой. Коса, как орудие, годилась и для убийств и для мирной жизни – и была символом равной участи живущих перед лицом Вечности, а длинная ручка служила Смерти посохом, для опоры – попробуйте-ка простоять неподвижно столько времени, ведь иногда битвы длились, с небольшими перерывами и затишьями, по два-три дня.