– Ты так отчаянно стремишься замуж, – сказал я. – Боишься, что останешься одна?
Я сообразил, что хватил лишнего, когда она встала и схватила сумочку. И даже не прикоснулась к главному блюду.
– Не жди, что я буду разговаривать с тобой, если ты не извинишься, – заявила она и выскочила из ресторана.
Я вздохнул. Наэ упрямая. Она выполнит свою угрозу. Впрочем, меня это устраивало. Мне требовался перерыв. В последнее время все наши разговоры сводились к свадьбе, хоть я и говорил Наэ, что пока не готов. Небольшая разлука пойдет нам на пользу.
Из ресторана я ушел вскоре после Наэ. По дороге на станцию я увидел бар на другой стороне улицы. Я зашел туда и заказал пиво. Рядом со мной села женщина. Мы разговорились, и в результате я выпил больше, чем намеревался. Она показалась мне довольно привлекательной, хотя, по-моему, этому помогли алкоголь и неяркое освещение. Слово за слово, и я очутился в ее постели в элитной квартире-студии.
Когда мы сделали дело, она уплыла в сон, а я пошел под душ. Последний поезд уже ушел, и я остался на ночь. Она все еще спала крепким сном, когда часа в четыре утра я проснулся и тихонько ушел, не желая больше никакого общения.
Разумеется, я не стал рассказывать об этом сестре. Она засыпала бы меня вопросами про ту женщину, а я едва помнил ее лицо, не говоря уж об имени. Мы говорили несколько часов, но все воспоминания улетучились. Единственное, что осталось у меня в памяти, – крошечная родинка на ее шее.
– Рен, ты почему так притих? – спросила сестра.
– Я устал, – солгал я.
Она продолжала разговор как ни в чем не бывало, словно не слышала моих слов.
– Но тебе ведь нравится итальянская кухня, верно? Я помню, как ты уплетал спагетти болоньезе, которые я готовила.
– Мне она нравится только тогда, когда хорошо приготовлена.
– Я знаю хороший итальянский ресторанчик. Не такой помпезный, как этот ваш ресторан, – просто маленький и уютный. Им заправляет пожилая пара. Мы с тобой съездим туда, когда ты приедешь в Акакаву. Это за городом, но поехать туда стоит.
Я улыбнулся, чувствуя ее восторг.
– Ладно, – согласился я, и это был наш последний разговор.
– Вы что-нибудь припомнили? – спросил инспектор.
Я сомневался, что моя личная жизнь имела какое-то отношение к смерти сестры.
– Мы говорили о моей учебе. Ничего важного.
– Она не говорила о том, что ее беспокоило? Ну, допустим, работа или личная жизнь?
– Ничего такого, что запомнилось бы. – Я покачал головой.
– Вы знаете, почему она приехала в Акакаву? Провинциальный город, не то что Токио, да и жила она тут одна.
Я ответил не сразу.
– Наши родители не ладили между собой. Сестра не выдержала этого.
Он заглянул в свою папку.
– Она уехала из Токио сразу после окончания учебы, когда ей было двадцать два года. Правильно?
– Да.
– Значит, она жила здесь одиннадцать лет. – Он посмотрел на меня. – Почему вы были единственным родственником, который присутствовал на ее похоронах?
Я не мог заставить себя ответить. Он выжидающе уставился на меня, но я не открывал рта. Мне не хотелось распространяться о наших семейных проблемах. Это вещь приватная и не имела отношения к смерти сестры. Инспектор вздохнул и что-то нацарапал в своем блокноте. Листок был полон заметок, сделанных его неразборчивым почерком.
– У вашей сестры были какие-то романтические отношения?
– Нет.
Я был уверен, что в последнее время у сестры никого не было. Не потому, что с ней было что-то не так – она была симпатичной, стройной, и вообще у нее был вид девушки из хорошей семьи. Короче, Кеико Ишида была из тех женщин, на каких хотел бы жениться средний служащий. В годы учебы в колледже и Токийском университете несколько приличных парней предлагали ей руку и сердце, но она всем вежливо отказала.
– Нет смысла, раз я не влюблена, – пояснила она мне.
– Не будь таким безнадежным романтиком, – сказал я. – Так ты никогда не выйдешь замуж.
Она только засмеялась, но наверняка она понимала, что в моих словах было зерно правды, хотя никогда не призналась бы.
– Вы уверены? – спросил инспектор, прервав мои раздумья.
Он достал из ящика стола несколько фотографий и разложил их на столе. На одной была бежевая сумочка сестры, я узнал ее. Сумочка была мокрая и в пятнах крови. Ткань порвана, всюду глубокие царапины. При виде нее я должен был ощутить грусть, но этого не случилось. Я не ощущал ничего.
Я посмотрел на остальные фотографии. Ничего необычного. Ее кошелек, красный шарф, ключи с болтающимся на них брелоком-кроликом, какое-то лекарство, ежедневник небольшого формата и ручки.
– Взгляните на это. – Инспектор показал на лекарство.
Я присмотрелся – это были противозачаточные пилюли.
– А это… – Он показал пальцем на фотографию шарфа. – Что вам это напоминает?
– Шарф, – ответил я не задумываясь.
– Судебные эксперты обнаружили на нем ее ресницу. Еще мы увидели глубокие вмятины на ее запястьях, словно они были связаны веревкой.
У меня в горле образовался комок.
– Что, у нее были завязаны глаза и связаны руки, когда ее убили?
– Наши криминалисты предполагают, что связывали ее раньше. Судя по травмам, создается впечатление, что она пыталась отбиться сумочкой от напавшего на нее. – Он задумчиво выпятил губы. – Простите мою черствость, но у меня такая работа – глядеть на это с разных углов.
Я молчал, ожидая его следующего вопроса.
– Возможно ли, что госпожа Ишида состояла в каком-нибудь обществе? Или в группе, занимающейся… определенными сексуальными практиками? – Он смущенно опустил глаза. – Я лишь имел в виду, что она была привлекательной и, как вы сказали, без романтических отношений.
Мысль показалась мне такой абсурдной, что я с трудом удержался от смеха.
– Я хорошо ее знал. Она не спала с кем попало.
Он вздохнул, но больше не стал задерживаться на этой теме.
– Она никогда не упоминала о ком-нибудь, кто ей нравился?
Я попытался вспомнить что-то подобное за годы наших еженедельных бесед по телефону.
– Может, о каком-нибудь бывшем бойфренде? – продолжал инспектор.
– Был один мужчина, – ответил я. – Примерно четыре года назад. Я не уверен, что он был ее бойфрендом, но она говорила мне, что проводит с кем-то много времени.
Инспектор наклонился вперед и схватил ручку.
– Скажите мне его имя.
– Она не назвала его, но это был вообще единственный раз, когда она упомянула, что встречается с мужчиной. Через несколько месяцев они поссорились.
– Из-за чего?
– Понятия не имею.
Он швырнул ручку на стол.
– Что еще вы знаете о том человеке?
– Он водит машину, – сообщил я. – Они несколько раз совершали поездки за город.
Инспектор почесал подбородок.
– Вы знаете, куда они ездили?
– Она никогда мне не говорила.
– Что-нибудь еще можете добавить?
Я неловко поерзал на стуле. Я так мало знал о сестре и мужчинах, с которыми она встречалась. Она никогда не делилась со мной, но и я никогда не спрашивал ее об этом. Неужели я всегда был таким безразличным?
– Простите, – сказал я. – Мне жаль, но я больше ничем не могу помочь.
Инспектор выключил магнитофон.
– Честно говоря, так говорят все, с кем я беседовал. Ее начальник, коллеги, хозяин дома, где она жила. Никто ничего не знает о ее личной жизни. Вероятно, она была очень скрытной.
Нет, неправда. Моя сестра прекрасно общалась с окружающими; она всегда интересовалась их делами и никогда не выпячивала свою персону.
Или, может, он прав. Может, она действительно была скрытной особой и это я все время ошибался. Ведь я даже не понимал, зачем она носила в сумочке противозачаточные пилюли и повязку на глаза.
– Мы сделаем все, что сумеем, – сказал инспектор. – Позвоните мне, если вспомните что-то, что поможет нашему расследованию. Вообще хоть что-нибудь. Просто позвоните мне. Понятно?
Я неопределенно кивнул. Если они проводят расследование такими методами, то никогда не добьются результата.
– У вас есть к нам вопросы? – спросил он.